нализаться вдрызг.
Сперва он думал, что Полуликий ушел ненадолго, и кое-как держался. Но время шло, и вскоре даже без какого-либо прибора для определения времени и без солнца, позволяющего за ним следить, он почувствовал, что прошло уже несколько дней.
Осознав, что возвращаться Полуликий не собирается, Питер впал в ярость. Не думал, что способен так злиться, что в его сердце когда-нибудь родится иное чувство кроме любви и благоговения перед золотоволосым эр-ланом. Но правда заключалась в том, что Полуликий просто запер его без объяснений, словно животное в клетке, и ушел.
И это приводило Питера в такое бешенство, что вернись Фэлри в тот самый миг, он вполне мог бы избить его в кровь.
Он не мог поверить, что попался снова в ту же самую ловушку – попался, как дурак. Когда парни в деревне подначивали и высмеивали его, Питер лишь пожимал плечами.
«Пити, ты у нас птичка?»
«Пити, когда ты уже полетишь, я хочу взглянуть!»
«Ты же не будешь жадничать, дашь и нам полетать немножко?»
И так далее, и тому подобное; Питеру казалось, он привык к подколкам, и они его совсем не задевают. Он твердо решил построить действующий летательный аппарат, это стало целью его жизни – что значат перед этим насмешки деревенских дурней! И, возможно, так оно и было – до той истории с Винни.
Когда этот подлец – высокий, крепкий, зеленоглазый, с умопомрачительной копной каштановых кудрей – бросил на Питера насмешливый взгляд, ему словно иголка вошла в одно место. Он начал горячиться и в конце концов дал себя втянуть в идиотский спор – что пересечет Барьер и вернется. Барьер, высоты которого никто не знает, а границы четко обозначены трупами животных разной степени разложения.
Из-за безнадежной, нелепой любви Питер уже попал один раз в передрягу – и выжил просто чудом, по всей видимости, только ради того, чтобы тут же снова вляпаться. Только теперь он пошел гораздо дальше глупой влюбленности в сверстника – и, соответственно, получил в разы более существенную плюху.
И все же Питер не умел злиться долго – вскоре его охватила печаль, а за ней пришла тоска. Он тосковал по Фэлри, пусть тот и сделал его орудием для достижения своей цели. Но раньше можно было хотя бы видеть эр-лана и говорить с ним.
Питер целыми днями валялся на кровати, заросший, в пропахшей потом одежде и предавался воспоминаниям. Порой вдруг вздрагивал – что если Фэлри вернется и найдет его в таком виде?! Подскакивал, бежал в дезьку, чистил одежду и прыгал под ультразвуковым душем до умопомрачения. Со всеми этими устройствами он быстро нашел общий язык, все работало на одном и том же принципе и управлялось мысленными приказами в виде слов или образов. Один раз Питер случайно представил вместо душа полную лохань – и через несколько минут с изумлением увидел перед собой круглый бассейн с зеленоватой водой.
На ум сразу же начали приходить непристойные фантазии на тему, как они могли бы искупаться вместе с Фэлри. Однако волю таким мыслям Питер давать не стал – в дезьке по-прежнему не было двери, поставить выбитую на место так и не удалось. И если Полуликий вдруг вернется…
Только бы он поскорее вернулся!
Само по себе одиночество не сильно тяготило Питера – он более-менее привык к нему. Но дни шли, гнев сменился печалью, печаль – тоской, а тоска – тревогой. Он уже не думал о возвращении за Барьер и не злился, что его используют. Он боялся, что с Фэлри что-то случилось.
В те счастливые дни в Башне, когда они часами обсуждали удивительные изобретения и технологии, их мысли словно бы текли рядом, как две реки. Только познакомившись, они мгновенно угадывали тайный смысл в словах друг друга. Невозможно представить, что он полностью безразличен Фэлри. Быть может, ему нужна помощь, а Питер сидит здесь и жует сопли?!
Эта мысль оказалась куда нестерпимее тоски и, движимый ею, Питер начал обшаривать все уголки комнаты в поисках хоть чего-нибудь, что помогло бы выбраться на свободу. В конце концов управление флаерами тоже мысленное, он может призвать один на площадь и велит отвезти себя к сто пятьдесят второй Наблюдательной Башне. А уж там будет видно, что делать.
Как говорится, кто ищет – тот всегда найдет, и Питер довольно быстро обнаружил за «помывочным» агрегатом невесть как попавшую туда грязную тряпку в пятнах засохшей крови. Он сразу же признал в ней рукав своей старой рубашки, которым перевязал руку Полуликого – и порадовался, что чуть раньше нашел в одной из ниш комнатки новую одежду. Короткая темная куртка, бежевая туника и брюки из странного скользкого материала выглядели непривычно, но были новыми, целыми, а главное – не привлекали внимания.
Питер был одного роста с Полуликим, но гораздо массивнее и крепче, так что он взялся за штаны эр-лана с большими сомнениями. Но едва попытался их натянуть, как ткань словно бы раздалась под его руками, и штаны сели так, словно шились для него. То же самое произошло с остальной одеждой – Питер только покрутил головой, пораженный этим новым чудом.
Оторванный рукав он вначале хотел спрятать – на память – и тут его осенило. Замок реагирует на генотип Полуликого, кровь, конечно, давно засохла, но попытка не пытка.
И точно – едва он поднес тряпку к двери, зеленый огонек радостно вспыхнул, и серая пластина бесшумно скользнула в сторону. Питер аккуратно спрятал свою «отмычку» во внутренний карман куртки, набил оставшиеся карманы пищевыми капсулами и осторожно вышел на галерею.
Низкое вечернее солнце, пробивавшееся сквозь стеклянные «лепестки» купола, плеснуло ему в глаза, и Питер тут же почувствовал невероятное облегчение. Привыкший к простору и зелени полей и лесов, он сам не осознавал, насколько тяжелым оказалось заточение в унылой серой комнате.
Он двинулся вниз, стараясь не слишком глазеть по сторонам, чтобы сойти за местного жителя. Люди проходили мимо, поднимались или спускались, болтали или шли молча. Обыкновенные люди, почти такие же, как у них в деревне – ну разве что почище и поухоженней… вот только Питер не мог понять ни слова из того, о чем они говорили!
Напрочь забыл про лингвокодер, который дала ему Инза еще в первый день – смахивающий на мелкий камушек прибор так и остался в кармане старых штанов. Пришлось вернуться и совершить побег вторично – осматривая комнату на предмет еще каких-нибудь забытых вещей, Питер с досадой думал, что такое могло случиться только с ним. Мама, когда злилась, порой говорила, что он такой же растяпа, как и отец – и, похоже, была недалека от истины.
Все еще
