укоряя себя за дурацкую оплошность, он наконец спустился по пандусу на площадь. Солнце уже ушло, и она погрузилась бы в полумрак, если бы не парящие в воздухе полупрозрачные шары, заливающие мягким светом песочного цвета плитки и оазис зелени в центре площади. Вокруг него прогуливались несколько парочек, еще человек двадцать стояли в центре площади в уже знакомых позах – высматривая что-то в небе. Плеск воды в водопаде сливался с ровным шумом голосов.
Питер робко присоединился к центральной группе и подумал, что на самом деле смотреть вверх для того, чтобы мысленно призвать флаер наверняка не нужно, люди делают это просто машинально. Но на всякий случай тоже задрал голову и уставился туда, где гигантские стеклянные «лепестки» почти смыкались, оставляя лишь небольшое пространство для спуска флаеров. За ними виднелось темно-голубое небо, с легкими облачками, напоминающими серое овечье руно – их брюшки розовели в закатных лучах.
Питер впервые осознал, что сейчас вечер, еще немного – и станет темно, для флаера это наверняка не проблема, и все же днем, пожалуй, было бы надежнее… но при одной мысли о возвращении в опостылевшую комнатку внутри все перевернулось. Нет уж, он решил выбраться отсюда и лететь к Башне – значит, надо лететь к Башне во что бы то ни стало!
Он снова уставился вверх и, сосредоточившись на образе Башни, произнес про себя: «Ко мне! Спустись ко мне!». Какая-то стандартная команда наверняка существовала, но Питер ее не знал. И призывы его оставались без ответа. Флаеры спускались один за другим, люди садились в них, поодиночке или группами, и грациозные машины стремительно взмывали вверх, исчезая в быстро темнеющем отверстии купола. Шары над площадью светили все ярче по мере того, как сгущались сумерки. То и дело подходили новые желающие улететь, а Питер все стоял на месте и не мог ничего добиться.
Он терпеливо перепробовал несколько разных фраз, даже бормотал под нос название места, куда хочет отправиться. Но ни одна из чудесных машин, принцип движения которых он так и не понял, не опустилась рядом с ним, и Башня оставалась недосягаемой.
Тут Питер начал злиться. Он твердо решил не возвращаться, что бы ни случилось, и все больше поглядывал на высокую, стреловидную арку – выход с площади. Многие отправлялись туда пешком, то ли погулять, то ли по каким-то другим причинам. В любом случае альтернативный путь существовал. Но уходить из здания-«цветка», с площади, которую Питер уже считал «своей», было страшновато. Если с ним что-то случится, кто тогда поможет Полуликому?
Кто ему поможет достичь той, неведомой цели?
Питер впервые осознал, что уже согласен даже на это – стать пешкой в планах бессовестного Фэлри – только бы снова увидеть прекрасное лицо, вдохнуть нежный аромат, ощутить прикосновение руки, обвивавшей его талию в момент полета.
Мысль об этом словно подтолкнула Питера. Пешком, конечно, идти нереально – особенно через Трущобы – может, попросить кого-нибудь вызвать для него флаер? Вот только на площади многовато людей, странная просьба привлечет лишнее внимание.
Как он объяснит, почему сам не может вызвать флаер, Питер понятия не имел, но решил действовать по обстоятельствам. Если у тебя нет никакого плана, никто его и не нарушит, не без самонадеянности подумал он и зашагал в сторону слабо подсвеченной арки.
Ну и конечно – о чем тут говорить! – любопытство пересиливало страх и осмотрительность. Питеру хотелось хоть одним глазком взглянуть на Оморон. Деревенские, конечно, не поверят его рассказам, а вот маме они должны понравиться – это же в сто раз невероятней, чем поход к любому, даже самому труднодоступному Хранилищу!
Вблизи арка выглядела еще грандиознее, чем издали – шириной в десяток телег и высотой в три дома, поставленных один на другой. Питер невольно подумал о том, что строят в Омороне с размахом, ничего удивительного, что места не хватает. Тем более никакой толкотни не наблюдалось – люди входили и выходили в основном по одному или парами, большинство пользовалось флаерами.
Питер украдкой разглядывал сегов и понял, что в новой одежде вполне может смешаться с толпой. Даже белые пряди спереди надо лбом смотрелись просто данью моды – у многих волосы были куда более диких расцветок. Седеть Питер почему-то начал очень рано – лет в восемнадцать. Это почти уничтожило его и без того низкую самооценку, хотя отец, мама и даже дед наперебой убеждали, что белые пряди в темных волосах смотрятся очень красиво.
А Фэлри, похоже, даже внимания на это не обратил, что обрадовало его до безумия.
Он миновал арку и вышел на широкую балюстраду, которая полукольцом охватывала здание. Уже совсем стемнело, но звезды терялись в свете бесчисленных огней Оморона – их отсвет придавал небу коричнево-кремовый оттенок. Питер подошел к краю балюстрады и, вцепившись покрепче в поручень, погрузился в созерцание открывшейся ему картины.
16
При свете дня Оморон казался городом дворцов – теперь это был город звезд. Гигантские башни, уходящие в облака, мерцали огнями, у их подножия бесшумно вспыхивали, трепетали и гасли полотнища разноцветного пламени. Изумрудно-зеленый, лиловый, ярко-оранжевый – всем без исключения цветам нашлось здесь место.
Питер не мог понять, что видит – жилые здания или какие-то дороги. Все двигалось, сияло, переливалось в умопомрачительном смешении красок и при этом не издавало ни звука – он слышал лишь отдаленное легкое гудение да голоса людей, прогуливающихся по балюстраде. В лицо дул теплый ветер, слабо пахнущий разогретым пластиком и металлом, небо словно расчерчивали бесчисленные метеоры – флаеры тоже излучали слабое сияние и оставляли за собой блеклые полосы света.
Питер с трудом оторвался от завораживающего зрелища. Надо что-то придумать, найти способ добраться до Башни.
Балюстрада плавно понижалась – в Омороне вообще не было лестниц, казалось, строители намеренно избегают острых углов. Внизу раскинулся парк, деревья мерцали колдовским синеватым светом. По проложенным между ними дорожкам прогуливались парочки – за некоторыми следовали белые шары, освещающие путь, другие предпочитали скрываться в полумраке.
Быть может, Фэлри тоже здесь гуляет, когда прилетает в Оморон, подумал Питер, и на секунду позволил себе представить, как они вместе погружаются в загадочный синий полумрак, как он превращает золото волос Фэлри в серебро в тот миг, когда эр-лан прижимает Питера к стволу дерева, и низкие ветви скрывают их от всего мира…
Ударило желание – горькое, мучительное. Первая любовь Питера была более грубой и плотской, притяжение в ней странным образом граничило с неприязнью. Порой нестерпимо хотелось подкараулить Винни где-нибудь в лесу, дать по морде и, пока он валяется в отключке, удовлетворить наконец чудовищную, бездумную жажду.
Теперь же и мыслей таких не возникало, и даже в фантазиях
