и валится.
– А может это потому что ты напился как свинья с самого утра! – взвизгнула женщина. – Видела я ту ведьму! Ее в беспамятстве волочили.
– В беспамятстве! – подтвердил звонкий детский голос. – Я в нее помидором швырнул – прямо в лоб – хоть бы хны. Даже не дернулась.
– А чего это ты помидорами разбрасываешься? – рявкнула тетка. – Они тебе с неба падают?
Геррах пошел туда, сам не понимая, отчего так больно сжалось сердце.
– Как она выглядела? – спросил он. – Ведьма.
– А тебе какое дело, – буркнула тетка.
Геррах перевел взгляд на мужичка, а Эврас понятливо протянул тому монету.
– Тонкая, бледная, волосы темные до самой ж… ниже талии, господин. Платье серое, обычное. Молодая совсем. Красивая.
Тетка влепила ему затрещину и, схватив за шкирку, подтолкнула в дом. Пацан юркнул туда сам, не дожидаясь оплеухи.
Это ведь не может быть Амедея, правда? Но тогда становится понятным, почему она отпустила его сейчас, а не через год, почему Молли вчера рыдала как оглашенная – он-то думал из-за какой-нибудь ерунды…
– Куда ее увели?
Тетка выразительно на него посмотрела, и Эврас дал ей еще.
– В тюрьму, – ответила она и, задрав голову, удалилась в хибару.
Шаткая дверь захлопнулась, и из дома вновь понеслась ругань.
– Мой господин, вы же не думаете, что эта ведьма – наша великодушная госпожа Амедея? – пробормотал Эврас, и Геррах быстро повернулся к нему.
– Ты знал? – спросил он.
– О том, что она эш-хасса? – уточнил тот. – Догадывался. Деньги всегда оставляют следы, а наша прекрасная госпожа, как я уже говорил, слегка беспечна… Она продавала свои артефакты, и кто-то щедро за них платил. Но вы только подумайте! Дикие люди! Такую нежную и добрую красавицу – в тюрьму! Когда вы снова станете драконом, мой господин, мы непременно вернемся и…
– Нет, – сказал Геррах, – нечего ждать. Я и так дракон.
Эврас умолк, и они пошли вглубь шумной портовой толпы. Чужие слова и обрывки сплетен жгли Герраха похуже кнута: ведьма, поймали ведьму, сняли прямо с корабля, смерть, горячие игры…
– Я видел распорядителя игр собственными глазами, – важно вещал потрепанный старичок. – Высокий, красивый, весь в белом, как ангел. Ведьму отправят на горячие игры, зуб даю.
Это все Филипп, коварный змей. Надо было прибить его за тем памятным ужином. Воображение мигом подкинуло не меньше десятка способов.
– Откуда у тебя зубы, старый болван? – фыркнула тетка. – Что ей там делать, на арене? Ее пальцем переломить можно.
Не уберег, не уследил, не досмотрел.
Полез со своими поцелуями вместо того, чтобы попытаться понять, что у нее на душе. Мог бы догадаться, что Амедея захочет сбежать. Ей бы не дали жить в этом городе. Но почему, почему она не согласилась уйти с ним…
Почему он не сказал, что любит ее?
– Я пойду в дом нашей прекрасной госпожи, да уберегут ее боги, и постараюсь разузнать, что к чему, – сказал Эврас. – Буду ждать вас там.
Он исчез, а Геррах долго кружил по Аль-Малене и остановился только у толстых желто-каменных стен, окна в которых были забраны решетками. Сердце пропустило удар, а после забилось чаще.
Амедея там. Он ее чувствовал.
***
Филипп смотрел на меня не мигая, словно змей, гипнотизирующий жертву.
Я облизнула пересохшие губы, кое-как села, что оказалось не так-то просто с закованными за спиной руками. Колючий тюфяк, брошенный прямо на каменный пол, тесные стены, решетка на узком оконце – я оказалась в тюрьме. Мне почти удалось сбежать, но теперь свобода от меня еще дальше.
– Я очень зол, – ласково сказал Филипп. – Ты так рассердила меня, Амедея.
Я инстинктивно отползла назад, пока не уперлась спиной в стену.
– Я готов был на тебе жениться! – воскликнул он, воздев руки и как будто удивляясь собственной щедрости. – Дать тебе свое имя.
Филипп снова был в белом и сидел на стуле из красного дерева. Закинул ногу за ногу, расправил тонкими пальцами складки ткани, собравшиеся над коленом.
– Теперь я вынужден менять планы, – с горечью произнес он. – А я этого не люблю. Лишние хлопоты, суета, траты…
Я тоже потратилась впустую по его, между прочим, вине. Все мои сбережения остались в саквояже под койкой в каюте. Интересно, кому они достались: полицейским или Константину с Каразеттой?
– Зачем я тебе? Почему я? – мой голос был хриплым и словно чужим.
Тонкие пальцы Филиппа вновь пришли в движение, перебирая складку на белых брюках, как будто выписывая какой-то рисунок. Снова и снова. Не в силах оторвать взгляд, я наблюдала за движением его рук, и Филипп сжал кулаки и нахмурился.
– Ничего, – пробормотал он. – Пустота. Почему? Ты не боишься меня, Амедея?
Да я просто в ужасе! Но еще больше, чем Филипп, меня страшила неизвестность.
– Что со мной будет дальше?
Филипп вздохнул и недовольно посмотрел на меня.
– В принципе, исход один и тот же, – ответил он. – Ты будешь в моей власти.
– Но пока что нет? – уловила я.
Странно. Я в тюрьме, мои руки в оковах, но, выходит, у меня еще есть какой-то кусочек свободы, которого я пока не понимаю.
– Теперь все знают, что ты ведьма, и ситуация осложнилась, – проворчал Филипп. – А я ведь знал твой маленький секрет, Амедея, с самого начала. Догадывался. Твои эмоции такие… – он прикрыл глаза, как будто от восторга, но тут же выпалил: – Да что же происходит? Почему я их не чую?
Я повела плечами, морщась от боли в затекших руках, и Филипп просиял.
– Точно! Кандалы глушат магию, создают барьер… Я мигом, Амедея, – он поднялся и, погрозив мне пальцем, улыбнулся. – Никуда не уходи.
Он исчез за тяжело громыхнувшей дверью, а я с трудом поднялась и прошлась туда-сюда по камере: шесть шагов в одну сторону, шесть в другую – не разгуляешься. Окошко маленькое – не пролезть, даже если бы я каким-то чудом выломала решетку. Дверь… Я быстро подошла к ней, повернулась спиной, пытаясь ухватить ручку пальцами. А вдруг мне повезет, я выскользну, пробегу по пустому коридору и…
Дверь скрипнула, и я отскочила в сторону.
– Под вашу ответственность, господин распорядитель, – хмуро сказал охранник, входя в камеру и перебирая ключи на тяжелой связке. – Обычно мы держим ведьм в кандалах до конца. Мало ли…
