что я не такая красивая, как Марта или Майя?
Мама порывисто обнимает меня, прижимает мою голову к груди, целует волосы, гладит по голове.
— Как ты могла так подумать обо мне? — шепчет она сквозь слёзы. — После твоих слов у меня словно камень с души свалился.
Лихорадочные объятия и поцелуи, заставляют меня устыдиться своих подозрений. — Не смей даже думать, что ты некрасивая. Ты лицом очень похожа на отца, только цвет волос от меня достался. А твой отец был красивым мужчиной, — говорит она мне и добавляет шёпотом, — достаточно посмотреть на Гио. Я перевожу взгляд на брата. Неужели я похожа на него? Я смотрюсь в маленькое зеркальце, отыскав его среди своего скарба. Мне кажется, что не похожи. Гио намного красивее.
— Ваше императорское величество, позвольте мне забрать Велену, — с мольбой в голове обращается мама к Гио. — Нам необходимо поговорить.
Брат смотрит на нас и кивает.
— Я свои вещи собрала, — показываю на два узелка с одеждой и личными вещами.
— Не волнуйся, малышка Велена, я прослежу, чтобы твои вещи попали в нашу комнату, — с многообещающей улыбкой говорит Рагнар.
У меня нет времени и желания препираться с наглым оборотнем, по воле моего брата, ставшего мне женихом. Я спешу за мамой в её комнату.
Она запирает дверь на ключ, усаживает меня на диванчик возле низенького столика с цветами, вазой с фруктами и корзиночкой со сладостями. Мама — ужасная сладкоежка. И этим я пошла в неё, мысленно улыбаюсь я.
Мамуля отходит к окну, поворачиваясь ко мне спиной, устремляет взгляд на Драконий хребет, виднеющийся вдали.
— Давно надо было тебе рассказать, но я боялась. За тебя, за себя, — она резко разворачивается, и в глазах я вижу мрачную решительность. Кисти рук сжаты в замок. Сама, как натянутая тетива лука.
— Я тебе расскажу всё как было. Мне гордиться нечем, это-то тоже послужило причиной того, что я не решалась тебе рассказать обо мне и отце, — она на нервах щёлкает пальцами.
Этот довольно тихий звук в гробовой тишине комнаты слышится, как обратный отсчёт, который уже запущен.
— Мне было чуть больше, чем тебе сейчас, когда опекун вывез меня первый раз в свет, — она замолчала, погружаясь в воспоминания.
— Мой опекун, двоюродный брат отца, был хорошим человеком. Дал мне прекрасное образование, которое в империи присуще только мальчикам. Я не училась в Академии, учителя приходили ко мне на дом.
— А родители твои? — перебиваю в нетерпении я, боясь, что она не расскажет мне о дедушке и бабушке. — Куда делись твои родители? Умерли?
— Папа мой, твой дедушка, был известным стихийным магом. Его страстью была наука, и он получил кафедру и лабораторию в Академии Пяти стихий. Он с увлечением экспериментировал с заклинаниями и управлением стихиями. Однажды, когда мне было три года, в лаборатории папы произошёл взрыв. Он что-то намудрил с заклинаниями. Он экспериментировал один и никто из студентов не пострадал, — она замолчала, сдерживая слёзы.
Даже сейчас, когда прошло столько лет, рана ещё ноет. Неправда, что время лечит, но лишь притупляет душевную боль.
— Мама, пережила папу на три года, и в тот год, когда мне исполнилось шесть в день смерти отца, она ушла из жизни. Остановка сердца. Заснула и больше не проснулась, — мама подняла повыше голову, чтобы слёзы, появившиеся в глазах, не пролились на лицо.
Она не любила быть слабой, никогда не видела её плачущей.
— В тот же день, у нас в доме появился дядюшка из провинции, где он предавался своим страстям — разводил лошадей, ставил магические эксперименты по путешествиям в другие миры и разводил лошадей. Сильный маг, владеющий временными переходами, он сделал портал из своего поместья в наш дом и остался, жертвуя своей жизнью ради меня, — на лице мамы, появилась добрая улыбка.
Воспоминания о жизни с дядей, были, видимо, прекрасны, что её лицо засветилось изнутри.
— Сильного магического дара у меня не обнаружилось. Не унаследовала я ни один дар ни от отца, ни от дяди. Зато от матушки я получила дар целительства. Она была травницей и эту сторону целительства, я знаю лучше всего, — впервые за весь разговор мама посмотрела на меня. — Я и тебе передала свои знания и Майе, хотя у неё дар очень слабый.
— Я старалась быть тебе хорошей матерью, — она смотрит мне в глаза, словно отыскивая там подтверждение своим словам. Я киваю. — Научила всему, что знаю сама, а это немало. Сомневаюсь, что кто-нибудь, кроме твоего брата обладает такими знаниями. Единственная моя вина, что не рассказала, что я твоя родная мать. Но я давала тебе столько любви, сколько давала только своему дяде и отцу.
Я сижу с глазами, полными слёз. Она права, тысячу раз права. Мама любила меня всегда. Я даже замечала, что больше своих родных дочерей.
— Во сколько же ты родила Марту и Майю, если моего отца встретила в моём возрасте?
Глава 25. Мелисса и император Тариэл
Мама смотрит словно сквозь меня, и я сильно сомневаюсь, что она слышит мой вопрос. Она сейчас там, в прошлом. В том времени, когда была юна и счастлива. Не обращая внимания на меня, она продолжает свой рассказ:
— Дядюшка вывез меня первый раз в свет, когда мне было почти восемнадцать. Не хватало трёх месяцев до дня рождения. Мы получили приглашение на знаменитый на весь Эйден Осенний бал в императорском дворце. Именно на нём я блистала, в качестве дебютантки.
Наутро мой столик был завален приглашениями от молодых людей. Дядюшка светился от счастья. Его любимая девочка стала первой красавицей империи. Для него я и так была красавицей и умницей. Но дядюшка хотел, чтобы все об этом узнали.
Но мне все эти знаки внимания молодых людей были неинтересны. Я ждала приглашения от него — мужчины, в которого влюбилась с первого взгляда.
Твоего отца. Моего первого мужчины. Моей единственной любви. Императора Тариэла.
Когда мы встретились, он был немного старше, чем Гиоргий сейчас. Женат, любим женой, и сам любил жену и уже родившегося наследника.
Но запретный плод сладок, и император не устоял передо мной.
Тариэл никогда меня не обманывал, не тешил несбыточными надеждами. Он честно сказал, что никогда не сможет на мне жениться.
Ему было достаточно просто видеть меня, говорить со мной. В этом он не хотел себе отказывать.
Я же влюбилась. Да так, что кроме него, никто не был нужен. Солнце светило только тогда, когда он входил в комнату. Ночь наступала, когда я его не
