— Ты прав, я хочу, чтобы ты…
Он застыл.
— Чтобы я сделал что?
— … вышел из моей комнаты, — продолжила она. — Убрался с глаз долой и из моей жизни. Не приближайся ко мне, не смей даже вдыхать один со мной воздух, понял?
— Кстати, это мой воздух, и все тут принадлежит мне как Лэрду. Но ты можешь убедить меня разделить это с тобой, моя сладенькая женушка.
Он улыбался!
— И я не твоя женушка! Или, по крайней мере, не та, кого ты рассчитывал получить! Я из девяностых годов двадцатого века — это почти на пятьсот лет вперед в будущем, если ты не можешь сосчитать, — а Комин убил свою дочь. Как? Я не знаю, но у меня есть подозрения, и я не имею ни малейшего представления, как я очутилась на его коленях. Но ему нужно было выдать кого-то за тебя замуж — он сказал, что я — подарок богов, — и он выдал меня за свою дочь, когда я свалилась на него. Как бы там ни было, я оказалась связанной с тобой.
Вот. Это было сказано. Правда. Это должно остановить его от дальнейших попыток соблазнения. Не имеет значения, что если то, что рассказала Лидия о короле Якове, было правдой, она только что подвергла опасности весь клан Дугласов. Ее слова помешали его губам прикоснуться к ее, и это была самая неминуемая опасность, которой она боялась. Даже гнев мстительных королей казался не таким ужасным. Еще один красивый мужчина, еще одно разбитое сердце.
Хок сидел неподвижно. Он долго молча смотрел на нее, как будто переваривая то, что она только что сказала. Затем нежная улыбка прогнала туман с его глаз.
— Гримм сказал мне, что ты сочиняешь диковинные истории. Он казал, что у тебя поразительное воображение. Твой отец говорил Гримму, что ты просила у него позволения стать его бардом, а не его дочерью. Девушка, я ничего не имею против хорошей истории, и с удовольствием послушаю тебя, если ты прислушаешься к моим советам, касающимся твоей безопасности.
Эдриен разочарованно выдохнула, и этот выдох послал прядь ее серебристых белокурых волос прямо в лицо Хоку. Он поцеловал эту прядь, когда она нежно проскользила по его рту.
В ее животе разгорелся огонь. Она закрыла глаза и собрала все свое самообладание, из всех самых дальних уголков своей души. «Я не буду думать о том, как он целует каждую часть моего тела», — решительно сказала она себе.
— Я не дочь Кровавого Комина, — вздохнула она, еще сильнее зажмуривая глаза. Когда же она поймет, что, закрывая глаза, она не заставит ничего и никого убраться прочь? Она открыла глаза. О небеса, этот мужчина великолепен. Она обдумывала эту мысль с некоторой гордостью, полагая, что хотя он очень сильно не нравился ей, она все же была объективна насчет его внешнего вида. Это был верный знак ее зрелости.
— Нет, это не имеет значения. Теперь ты моя жена. Вот то, что имеет значение.
— Хок…
— Тише, девушка.
Эдриен замерла, поглощенная ощущением тепла его рук на ее руках. Когда он взял ее руки в свои? Почему она инстинктивно не отняла их? И почему медленное, чувственное движение его кожи по ее коже так опьяняло?
— Эдриен… этот яд, каллаброн. Чтобы яд начал отравлять организм, он должен попасть в кровь через небольшой кровеносный сосуд. — Его пальцы легко скользнули по едва заметной красной отметине, которая сморщила прозрачную кожу на ее горле. — Это вовсе не был случайный промах. Это было точное попадание.
— Но кто захотел бы убить меня? — Она с трудом сглотнула. Как может кто-то хотеть этого? Никто здесь ее не знал. Но… что, если кто-то хотел убить Безумную Джанет, и не знал, что она — не Джанет?
— На это у меня пока нет ответа, сердце мое. Сейчас нет. Но пока я не узнаю этого, тебя будут охранять день и ночь. Каждый момент, каждый твой вздох. Я не собираюсь снова по глупости рисковать твоей жизнью.
— Но я не Джанет Комин, — упрямо снова повторила она.
Его темные глаза внимательно вглядывались в ее прозрачно-серые.
— Девушка, мне на самом деле все равно кто ты, или кем была, и мне не нужно думать, кем ты будешь. Я хочу тебя. Чтобы ты была в моей жизни. В моих руках. В моей постели. Если тебе легче от того, что ты веришь… в эту историю о том, что ты из будущего, тогда верь в нее, если тебе это нужно. Но с этого дня и на будущее, ты прежде всего — моя жена, и я буду охранять тебя от всего, что может повредить тебя. Тебе никогда не нужно будет больше бояться.
Эдриен беспомощно подняла руки.
— Отлично. Охраняй меня. Так могу я теперь встать?
— Нет.
— А когда смогу? — печально спросила она.
— Когда я разрешу это. — Он обезоруживающе улыбнулся, и быстро наклонился, чтобы украсть поцелуй. Его лицо наткнулось на ее обе руки. Ей пришлось собрать каждую унцию своей воли, чтобы не схватить его лицо своими ладонями и с трясущимися руками подарить ему поцелуй, который он искал.
Он зарычал и долго смотрел не нее, изучая ее.
— Я должен обращаться с тобой, как с одним из моих соколов, жена.
— Позволь мне встать с кровати, — спокойно предложила она. Она совершенно не собиралась спрашивать, как он обращается с соколами.
Он зарычал еще ниже и затем ушел. Но элитная дюжина осталась у ее двери.
После того, как он ушел, она ясно вспомнила одну вещь, которую он сказал. Тебе не нужно больше бояться. Этот мужчина был слишком хорош, чтобы быть правдивым.
* * *
Дни выздоровления были настоящим блаженством. Лидия отвергла возражения Хока и поставила в саду шезлонг для Эдриен. Хотя ее все еще усиленно охраняли, она могла нежиться на ярком солнышке как сонная, довольная кошка, находясь на длинном пути к выздоровлению. Дни, полные роз и бесед с Лидией, во время которых они узнавали друг друга через короткие разговоры и короткие паузы между ними, только помогали выздоровлению ее измученного тела. Потягивая чай (она предпочла бы кофе, но это привело бы к появлению Хока с его «просьбами») и обмениваясь историями, Эдриен иногда содрогалась от сильного ощущения того, что именно этому месту она и принадлежала всю свою жизнь.
Любовь может вырасти среди жизненных скал и шипов, — подумала она в одну из маленьких пауз между разговорами, которые были удобными, как любимое, изношенное одеяло. От пустынной и бесплодной своей прежней жизни, она каким-то образом оказаться здесь и здесь жизнь была благословенной — мирной и идеальной и простой.
Эдриен выздоравливала более быстро, чем кто-либо полагал возможным. Тэвис заметил, сгибая и изучая свои скрюченные временем руки, что на ее стороне была молодость, которая быстро восстанавливает силы. Не говоря уже о ее неукротимом характере, добавил он. «Ты имел в виду упрямый», — поправил его Хок.
