Положив руку на дверь, она замерла, внезапно испытав странное ощущение, что эту комнату было бы лучше оставить в покое. Любопытство сгубило кошку …
Когда дверь тихо отворилась, она застыла, с дрожащей рукой, лежащей на косяке.
Невероятно. Просто непостижимо. Ее удивленный взгляд охватил комнату от пола до стропил, от начала до конца, а затем в обратном направлении.
Кто это сделал?
Эта комната взывала к каждой унции женственности в ее теле. Признайся себе, мрачно сказала себе Эдриен, весь этот замок взывает к каждой унции женственности в твоем теле. Не говоря уже о сексуальном, мужественном Лэрде крепости.
Эта комната была сделана для детей. Оборудована с такой любовью, что это было просто ошеломляюще. Разноголосые, противоречивые эмоции заполнили ее сознание, до тех пор, пока она не смогла отбросить их.
Здесь были колыбели из дуба цвета меда, изогнутые и отполированные так гладко, чтобы ни одна щепка не смогла отколоться и повредить нежной коже ребенка. По восточной стене располагались высокие окна, достаточно высокие, чтобы малыш не мог выпасть, но при этом открытые золотому свету утреннего солнца. Деревянные полы были прикрыты толстыми ковриками, чтобы детские ножки находились в тепле.
Ярко раскрашенные деревянные солдатики были расставлены на полках, и любовно сделанные куклы располагались на крошечных кроватях. Миниатюрный замок, с множеством башенок, сухим рвом и разводным мостом был полон маленьких вырезанных людей; честное слово, настоящий средневековый кукольный дом!
Пушистые одеяла закрывали колыбели и кроватки. Это была большая комната, эта детская. Комната, в которой ребенок (или дюжина) может расти с младенчества до подростка, перед тем как перейти в более взрослую комнату где-то еще. Это была комната, которая наполняла бы мир ребенка любовью, безопасностью, и удовольствием часы напролет.
Как будто эту комнату создавал кто-то, кто вспоминал о том, каким он или она был ребенком, и смастерил все эти сокровища, которые доставляли ему или ей такое удовольствие, когда он сам был маленьким мальчиком или девочкой.
Но больше всего ее поразило ее то, что комната как будто ждала.
Открытая, теплая и приглашающая, комната как будто говорила: наполните меня смеющимися детьми и любовью.
Все было готово, детская просто ожидала того времени, когда появится правильная женщина и вдохнет в нее блестящую жизнь, состоящую из детских песен, мечтаний и надежд.
Сильное желание, причинявшее острую боль, возникло внутри Эдриен, что она даже не поняла, что это такое. Но это имело прямое отношение к тому, что она была сиротой, и к тому холодному месту, где она выросла — место, которое не имело ничего общего с этой прекрасной комнатой; она — часть красивого дома, в восхитительном месте, и люди здесь будут расточать любовь своим детям.
О, растить детей в таком месте, как это.
Детей, которые будут знать своих мать и отца, в отличие от Эдриен. Детей, которым никогда не придется гадать, почему их не захотели оставить.
Эдриен яростно вытерла глаза и отвернулась. Слишком тяжело было для нее иметь дело с этой комнатой.
И уткнулась прямо в Лидию.
— Лидия! — удивилась она. Ну конечно же. Почему ее должно удивлять то, что она врезалась в замечательную мать замечательного мужчины, который, по всей вероятности, построил замечательную детскую?
Лидия подхватила ее за локти.
— Я пришла, чтобы убедиться, что ты чувствуешь себя хорошо, Эдриен. Думаю, может быть, тебе еще рано вставать и ходить…
— Кто построил эту комнату? — прошептала Эдриен.
Лидия наклонила голову, и на короткий миг Эдриен нелепым образом показалось, что Лидия пытается сдержать смех.
— Хок придумал и отделал ее самостоятельно, — сказала Лидия, тщательно разглаживая маленькие складочки на своем платье.
Эдриен закатила глаза, пытаясь убедить свой эмоциональный барометр прекратить показывать уязвимость, и подняться до чего-нибудь более безопасного, например, до злости.
— Что же, Эдриен, тебе она не нравиться? — сладким голосом спросила Лидия.
Эдриен обернулась и окинула комнату раздраженным взглядом. Детская была светлой и веселой и оживленной выражением эмоций ее создателя, вложенных в его произведение.
— Когда? До или после королевской службы? — Было очень важно, чтобы она узнала, построил ли он эту комнату в семнадцать или восемнадцать лет, возможно, чтобы порадовать свою мать, или недавно, в надежде, что его собственные дети однажды заполнят ее.
— Во время службы. Король дал ему небольшой отпуск, когда ему было двадцать девять. Здесь, в этих районах, возникли неприятности с горцами, и Хоку было разрешено вернуться, чтобы укрепить Далкит. Когда вражда была окончена, он провел достаточно времени, работая здесь. Он работал как одержимый, и по правде говоря, я не имела понятия, что он делает. Хок всегда работал с деревом, строил и мастерил вещи. Он не позволил бы никому из нас посмотреть на то, что делал, и мало говорил об этом. Когда он вернулся к королю Якову, я пришла посмотреть, чем он занимался. — Глаза Лидии на миг затуманились. — Я скажу тебе правду, Эдриен, это довело меня до слез. Потому что это сказало мне, что мой сын думает о детях и как они драгоценны для него. Также я было очень удивлена, когда я увидела законченной эту комнату. Я думаю, это удивило бы почти каждую женщину. Мужчины обычно не видят детей таким образом. Но Хок, он редкий мужчина. Как и его отец.
Тебе не стоит уламывать меня для него, — мрачно подумала Эдриен.
— Я сожалею, Лидия. Я очень устала. Мне нужно отдохнуть, — сухо сказала она, и повернулась к двери.
Когда она вышла в коридор, она могла бы поклясться, что слышала, как Лидия негромко рассмеялась.
* * *
Хок нашел ожидающего его Гримма в кабинете, рассматривающим западные утесы через открытые двери. Он не упустил из виду ни побледневшие костяшки пальцев руки Гримма, которой тот стиснул раму двери, ни напряженную линию его спины.
— Итак? — нетерпеливо спросил Гримм. Он поехал бы сам в замок Комина, чтобы расследовать прошлое жены, но это означало бы оставить Эдриен наедине с проклятым кузнецом. Ни за что. И он не мог взять ее с собой, так что он послал Гримма чтобы разузнать что случилось с Джанет Комин.
Гримм медленно повернулся, вытащил стул и тяжело опустился на него возле огня.
Хок также сел, забросил ноги на стол и налил себе и другу бренди. Гримм принял его с благодарностью.
— Ну, что она сказала? — Хок крепче сжал пальцы, обхватившие стакан, в то время как он ожидал услышать, кто сделал такие ужасные вещи его жене, что ее разум погрузился в мир фантазий. Хок понимал, что в ней было не так. Он видел покрытых шрамами мужчин, испытавших такие ужасы, и которые вели себя подобным же образом. Множество варварских и кровавых потерь заставили некоторых солдат сотворять мечты, чтобы заменить реальность, и со временем многие из них поверили в то, что мечта стала настоящей. Так же, как это сделала его жена. Но, к сожалению, в случае с его женой, у него не было никакого понятия о том, что привело ее к болезненному отступлению в такую необычную фантазию, что она даже не могла выносить того, чтобы ее называли ее настоящим именем. И что бы не случилось с ней, это привело к тому, что она, кажется, категорически не желала доверять ни одному мужчине.
