о том, что мы не успели покинуть город и теперь вынуждены в неведении и тревоге дожидаться развития событий. Надеясь на градоправителя, Бэйса и нашу доблестную стражу.
Я думала о Бароне.
Он не появлялся уже несколько дней, и это нервировало. Обещал же приходить каждый вечер. И не приходит.
С одной стороны, это радовало – болезнь обессилила меня полностью, мне просто нечем было с ним делиться. И наступление сумерек я каждый раз встречала в нервном нетерпении, готовая к опасному недовольству Высшего, но он не приходил, и я выдыхала с облегчением. С другой стороны – он не приходил, время шло, и моя тревога ширилась. Из-за всего, что творилось в городе, я не могла не думать о плохом…
Покосившись на кухонную раковину, я рассеянно потерла бинты, под которыми неохотно заживали следы от укуса; еще пара дней – и я точно решусь пожертвовать несколько капель крови для призыва Барона. Просто чтобы убедиться, что он меня игнорирует, а не умер где-нибудь страшной смертью.
Пока на такое безумство банально не хватало духу… да и здравый смысл был еще жив.
– Шелл, тебе плохо? – обеспокоенно спросила Улиса, отвлекая меня от безумных мыслей. – Ты совсем бледная.
– Нет, все хорошо. – Я кашлянула и исправилась: – Все как обычно.
– Ты не выздоравливаешь.
– Да, меня это тоже очень злит. Вероятно, это из-за нервного перенапряжения. Я никак не могу заставить себя не думать о том, что все вокруг умирают. – Я поморщилась и на всякий случай спросила: – С тобой ведь ничего не случится?
– Если ты не будешь больше злить Барона, то я совершенно точно переживу это сумасшествие, – усмехнулась она.
Я серьезно кивнула, чуть успокоившись: Улисе хотелось верить.
– Иди спать, – велела ведьма. – Я уберу со стола, сил нет на тебя смотреть.
Я благодарно улыбнулась и благоразумно покинула кухню, пока Улиса не передумала: доброта, даже такая своеобразная, у ведьм проклевывается редко и очень быстро пропадает. Но прежде чем выполнить строгое повеление, я заглянула в ванную и с минуту придирчиво себя рассматривала, все больше уверяясь, что Улиса меня просто пугает.
Ну да, несколько бледновата, отчего темные круги под глазами видны особенно отчетливо – ну так я такой весь первый год ходила, пока только привыкала к городской жизни, непростому характеру моей работодательницы и собственно к самой работе. А красный нос и чуть воспаленные глаза – вообще не сильно и заметно… если не присматриваться особо.
– Не красавица, – вынуждена была признать я, – но и не совсем уж безнадежна.
С такими жизнеутверждающими мыслями я и добралась до кровати, а потом быстро и крепко уснула, не почувствовав даже, как раздраженными тычками Улиса отвоевывала честно мною нагретое место у стены, сдвигая меня к краю кровати. Я вознамерилась проспать до самого утра, а потом еще чуть-чуть сверх положенного… а может, и не чуть-чуть.
Но, как это уже повелось в моей непростой жизни, все оптимистичные планы разбились об одного Высшего.
Меня разбудило какое-то копошение, хриплые вздохи, скрип половиц – растревоженный дом выказывал свое недовольство столь дерзким появлением в его стенах незваного гостя. В небольшой комнатке витали едва уловимые запахи дыма и почему-то дождя, повеяло сырой прохладой. Барон вновь явился совершенно в неподходящее время.
В бессильной злости борясь со сном, я пыталась одновременно открыть глаза и понять: зачем вообще о нем беспокоилась? Еще вызывать хотела, кровь свою готова была жертвовать. Ну не дура ли?
Барон сидел на полу у кровати, откинув голову на перину, немного промочив подол моей сорочки и простыню. Среди ночи мне, как всегда, стало жарко, и одеяло я откинула, чем спасла нежный гусиный пух от встречи с водой.
– Вы мокрый, – просипела я, с трудом сглотнув ком в горле.
– Попал под дождь, – негромко пояснил он, не поворачивая головы. Как смотрел в темный угол, так и продолжил смотреть, будто бы там было что-то интересное.
Я не слышала шума дождя, но на всякий случай поднялась на локтях (Улиса позади недовольно завозилась и пробормотала что-то гневное в подушку) и глянула в окно – ведьма, следуя каким-то своим ведьмовским традициям, никогда не зашторивала его на ночь. На чистом небе ярко сияла однобокая растущая луна, и звезды задорно перемигивались между собой, ничуть не скрытые тучами.
– Дождя нет.
– Здесь нет, – согласился Барон. Неторопливо, будто бы даже неохотно, он перевел взгляд на меня и сухо заметил: – Ты бледная.
– Вы тоже, – отозвалась я, но он меня словно не услышал.
– И совершенно бессильная.
Сердце сжалось и пропустило удар – лишь бы наказывать не взялся…
Кашлянув, я спросила:
– Чаю хотите? – Ничего другого просто не придумала. Я не была виновата в своем бессилии, я ничего не делала, чтобы так получилось, но и оправдания придумать не могла.
Понимание того, что я действительно должна оправдываться за свою усталость, несколько ужасало.
Барон прищурился, но после недолгих раздумий кивнул. Поднялся на ноги и, прежде чем покинуть комнату, велел мне:
– Оденься. – Я была удостоена еще одного взгляда и хмурого: – Теплее. Здесь холодно.
Я не стала говорить ему, что температура понизилась из-за незаконного проникновения подозрительной и крайне опасной личности (так уж работало защитное плетение), и ответственно подошла к требованию Барона: отыскала на самой дальней полке вязаные шерстяные носки – мою первую, мучительную и единственную попытку освоить рукоделие. Они были большие, страшные, но теплые и, вопреки своему жуткому внешнему виду, мягкие. После недолгих раздумий на плечи набросила серый шерстяной платок, укрыв им просторную и длинную белую сорочку. И побрела на кухню, утепленная просто на пределе своих возможностей.
Барон уже сидел за столом, был совершенно сухим, и дымом от него больше не пахло. Камзол висел на спинке стула, жилет расстегнут, а рукава рубашки подвернуты. Выглядел он непривычно и оттого тревожно.
– Что-то произошло?
– Что-то всегда происходит, – пожал плечами он.
– Но мучает-то не всегда, – проворчала я.
Барон повел плечом – исчерпывающий ответ на мое замечание.
Ставила чайник я в задумчивой тишине, под странным взглядом Высшего.
Терпеть это получилось недолго.
– Случилось что-то плохое, да? – спросила у него, медленно опустившись на стул, для надежности опираясь на край стола: сил во мне было чуть, и ноги предостерегающе дрожали, обещая подогнуться в любой момент. Засевший в груди кашель давал о себе знать изматывающим зудом где-то внутри, за ребрами, но мне пока удавалось его подавлять.
Несколько секунд Барон просто недоверчиво смотрел.
– Тебе действительно интересно?
Я пожала плечами.
– Если хотите, я выслушаю. Людям после такого вроде бы становится легче, может, и вам…
– Тебе стало? – спросил он пытливо, небрежно обрубив мою мысль.
– Что?
– Тебе стало легче, когда ты рассказала мне о своем горе?
– А у вас горе? – опешила я.
Ответа на его вопрос у меня не было. Я слишком плохо понимала свои чувства. Боялась в них разбираться и просто сваливала все в кучу, выживая как-то
