травы. Раненый воин в рваных одеждах сидел в центре чёрного пятна и хрипел: втягивал ртом остывающий воздух, выдыхал горячие рваные стоны. Рубаха свисала с его плеч лохмотьями, частично скрывая три длинных широких шрама, обнимающих дрожащее тело со спины через правое плечо и доходящих почти до пупка. Два шрама затягивались на глазах, третий, посередине, самый глубокий, с трудом сочленялся жилами в открытой ране поверх голой кости в ключице.
– Я предупреждала тебя, что будет, – сказала шаманка, нисколько не удивившись. – На земле Огня ты слабее, чем где-либо ещё. Твой прошлый трюк и так ослабил защиту лагеря, теперь они беспомощны и открыты.
Нагиль понимал это и сам, почувствовал, едва вернув себе тело, как уходят в холодную после ночи землю остатки сил, как вытягиваются из его тела нити, окружавшие горный хребет и лес перед рекой, и растворяются в ждущей их почве.
– Придержи нотации… – дым вырвался изо рта Нагиля вместе с обрывками слов, – пока я… не восстановлю силы.
– Придётся уходить в другое место, – проворчала Лан, будто не расслышав его. Нагиль вскинул к шаманке затухающий яростный взгляд, но та даже не вздрогнула. – Всё равно юджон-ёнг ты обратно в таком состоянии не вернёшь.
Она вытащила из разноцветного мешочка на поясе пшеничные колоски, стряхнула тут же прилипший к колоскам пепел и провела по дуге над головой Нагиля. А потом протянула ему:
– Вот, съешь.
Он подчинился без прежнего упрямства: взял ослабевшими пальцами три высохших стебля со вздутыми чешуйками и выдавил себе в рот несколько зёрнышек. Проглотил, морщась и недовольно жмурясь.
– Легче?
– Нет.
– Станет легче.
Пока Нагиль приходил в себя и натягивал на схваченное ознобом тело подпалённые лохмотья, в которые превратился его чонбок, шаманка подняла с земли сломанный огнём и ветром сук высохшего дерева и повела им по выжженной земле вокруг воина. Заключила его в ровный круг, взглядом пригвоздив к центру. Нагиль и не двигался – не было сил.
Лан разделила круг надвое, на одну его половину кинула круглый камешек хризопраза: «инь», на другую – осколок изумруда размером с кроличий глаз: «ян». Нагиль сделал глубокий вдох и вытянул вперёд руки, в которые шаманка высыпала горсть бобов.
– Огонь ослабляет Дерево, – произнесла она, медленно облекая гортанные звуки в слова, – Вода его питает.
– Да знаю, – вяло рявкнул Нагиль. Бобы он сжал в кулаке, лучше не становилось.
– Под язык их положи и терпи, – цыкнула шаманка, по третьему разу обходя нарисованный на земле круг. С северной стороны она добавила две длинные черты, с восточной – одну прерывистую и одну длинную, с южной, под пустым взглядом Нагиля, провела две короткие линии.
– Будешь всё рисовать? – спросил Нагиль, когда Лан закончила с западной стороной круга. Теперь его сковывали вычерченные в саже восемь линий, и поднимающийся ветер кружил песок и пепел, закручиваясь в спираль над его головой.
– Если хочешь с руками-ногами остаться, жди и терпи, – отрезала шаманка.
Он и терпел. Пошевелиться не мог, только положил под язык бобы, как приказала Лан, и уронил руки на колени – все в грязных разводах от проступающего пота на натянутой, недавно лопнувшей коже. В суставах зудело, ныли сраставшиеся под жилами кости. Слишком медленно. Он знал, что времени на отдых у него нет, по крайней мере, сейчас, пока юджон-ёнг ходит по его земле. Он знал, что Дракон заберёт у него все силы, если вырвется, и понимал – впрочем, не полностью, – к чему это может привести.
К пустой беспомощности. К злости. К новым потерям, вероятно. Думать о том, как много людей пострадало в лагере, не было сил, и он отбросил эти мысли до момента своего возвращения.
– Вставай, – велела вдруг Лан, закончив с рисунками. Обещанного прилива сил не случилось, Нагиль с неудовольствием отметил, насколько ослабли все мышцы в его теле и насколько безвольно он себя чувствует – будто из костей вынули стержни, и те превратились в хлопковые нити, на которые натянули внутренние органы, как мясо для вяления.
– Мне потребуется… твоя помощь.
Лан поджала губы, прищёлкнула языком и протянула ему свою палку вместо руки.
– Ты должен усмирять Дракона, а не позволять ему питаться твоей яростью, – говорила она, пока Нагиль поднимался, пытаясь голыми ступнями нащупать твёрдую горную породу под ногами. Шаманка зашагала впереди него, и ему пришлось нагонять, оступаясь, и опираться на поданный ею сук. Она продолжала ворчать: – Должен направлять энергию на контроль внутри себя, а не наружу.
– Я попросил о помощи. – Нагиль выплюнул бобы и вытер рот резким движением. – А не об очередном уроке Сдержанности и Терпения.
Лан его выпад не оценила.
– Посильную помощь, какую могла, я уже оказала. Только ты, моджори-ёнг [34], слушать меня должен был, прежде чем поддаваться на провокации изгнанника. Знал же, к чему ваши встречи приводят, зачем сунулся?
– Юджон-ёнг спасал, – отрезал Нагиль. Лан не остановилась даже на пригорке, чтобы дождаться его, и сошла вниз лёгкой поступью, в которой никак не угадывались прожитые ею годы.
«Эта доживёт до ста лет, как её старуха», – снова подумал Нагиль и поковылял следом.
Драконом он добрался до границы между густым лесом и рощей, отсюда до лагеря было несколько долгих минут пути на своих двоих. Лан шагала впереди, ведя по земле другой палкой и сообщая его телу путь.
Шёл Нагиль с трудом: волочился за шаманкой, с которой их разделяло больше десяти лет, будто был немощным стариком. Ноги не слушались, руки отказывались подниматься и болтались вдоль тела, точно тяжёлые плети. Чунсок и остальные, должно быть, уже добрались до лагеря, думал Нагиль, и сообщили всем печальные новости. Он представил лица бедных крестьянок и невольно нахмурился. Усталый разум дал слабину – он на мгновение порадовался, что не самолично беседует с бедными женщинами.
Шаманка привела его к храму – тот встретил Нагиля распахнутыми настежь дверьми, внутри прямо на полу лежали его люди. Дэкван – ранен в ногу. Его уже перевязали, и теперь он спал, бормоча во сне проклятья. Бумин – ранен в спину. Широкий порез шёл от лопатки до талии наискосок, крови было много. Его тоже перевязали, зачем-то затянув под бинты обугленную доску от сгоревшей казармы.
Прямо под статуей Феникса, в дыму догоревших сандаловых палочек, сидела, прислонившись спиной к ногам птицы, юджон-ёнг. Спала, понял Нагиль по мерному дыханию госпожи, когда подошёл ближе.
– Она ела? Почему её не отнесли в гостевой дом, он же уцелел?
– Откуда мне знать? – огрызнулась Лан. – Садись и не мешай мне, съешь вот ещё.
Она протянула ему пшеничные колоски –
