за волосы и с силой рванул, разворачивая к себе; женщина пошатнулась, но дочь так и не выпустила.
– Как ты смеешь предлагать себя на глазах у всех!
– Она же это делает! – Женщина ткнула в меня пальцем; голос ее звенел от горя и ярости. – Он может драть меня как угодно, драть во все дыры…
Хлоп.
Муж отвесил жене такую пощечину, что женщина со стоном упала на колени.
– Закрой рот, пока я не избил тебя до полусмерти. Шлюха!
Крик сам собой вырвался из моего горла:
– Енош, прошу…
– Замолчи, – прорычал он, потом повернулся, и его резкий голос расколол ночь: – Это мое последнее предупреждение. Уходите, пока я не велел трупам разъять землю, чтобы та поглотила вас.
Я задрожала от его рева.
Нет, это задрожала земля.
Она качнулась под нами, так что некоторые люди потеряли равновесие, деревянные колеса тачек завибрировали, а одна и вовсе развалилась, вывалив в грязь два помятых тела. Закричала женщина.
– Енош, земля трясется… – Крики селян заглушили мои слова. – Ч-что происходит? О мой бог, о мой… Это… ты делаешь?
Трупы задергались.
Затуманенные смертью глаза открылись.
Трупы встали на ноги. Все, кроме девочки.
Покоящаяся в любящих объятиях Анна обвила ручонками шею матери и крепко сжала. Она душила женщину, яростно щелкая челюстями. Маленькие зубки впились в плоть, разрывая кожу и мясо. Женщина взвыла, но не отпустила девочку, лишь еще крепче прижала ее к себе, поднялась, покачиваясь, и побежала.
Все это было слишком ужасно.
Слишком больно. Я не могла дышать.
– Прекрати! – взвизгнула я и зажала ладонью рот, глядя, как мертвые преследуют живых. В моем голосе, наверное, должен был звучать гнев, но он сорвался, превратившись в беспомощный вой. – Она всего лишь маленькая девочка…
Енош обнял меня крепче.
– Молчи!
Лошадь понеслась галопом, оставляя позади городок за городком; меня растрясло, все мышцы в теле горели, как и наполненные слезами глаза. Ветер был к нам безжалостен. Не знаю, сколько это продолжалось, но глухой стук копыт по грунтовой дороге сменился звоном брусчатки, а вдалеке показались огни: свет, льющийся из окон. Скрючившись, я зарылась лицом в рубаху Еноша, пропитав ее слезами.
Был уже поздний вечер, и селяне почти не обращали на нас внимания. До тех пор, пока кто-то не заметил белые глаза лошади – и слух предвестником бури стремительно разнесся по деревне. На улицу высыпали жители – кто в ночных колпаках, кто с сонными детьми, цепляющимися за материнские юбки. И все пялились на нашего мертвого скакуна.
Миновав пышущую жаром, но тихую кузню, Енош спешился возле таверны.
– Я чувствую, как напряжены твои мышцы и как ворочается в твоем животе тошнота. – Он снял меня со спины лошади и сразу поставил на скрюченные, изуродованные ноги. – Рискнешь бежать, смертная, и я велю самым дряхлым трупам, которых хранит земля, притащить тебя обратно.
«Тошнота» – слишком слабое слово, чтобы описать всю ту мерзость, которую мне хотелось выплеснуть на него. После месяца, проведенного на Бледном дворе, я почти забыла о страданиях внешнего мира. Об отцах, например, скармливающих своих мертвых детей волкам только для того, чтобы трупы не бродили в ночи…
Я толкнула его в грудь:
– Прямо сейчас я бы ползком поползла по дерьму на этих улицах, чтобы убраться подальше от тебя!
Он до синяков стиснул мои руки, встряхнул меня:
– Хочешь меня покинуть?
– А как я могу не хотеть? Любая женщина в здравом уме хотела бы!
Что-то вспыхнуло в его глазах:
– Тогда мой брат поработает с твоим разумом!
– Я тебя ненавижу. – Я вскинула подбородок, решительно встретив его грозный взгляд. – Ненавижу так, что даже твой братец не сумеет этого изменить.
Голова его дернулась, как будто я отвесила ему пощечину. Но длилось это всего лишь долю секунды, потом его серые глаза потемнели от… этому не было названия.
Он подхватил меня, взбежал на крыльцо таверны и пинком распахнул дверь.
– Ох, маленькая, как же ты будешь стонать сейчас, выкрикивая мое имя.
– Хрен тебе.
Трехэтажный трактир был пуст – если не считать пьяницы, привалившегося к глинобитной стене. Кислая вонь эля въелась в грубые растрескавшиеся доски столов и лавок. Хозяйка, голова которой была повязана простым хлопковым платком, хмуро уставилась на нас.
Миг – и глаза ее расширились, остановившись на Еноше. Женщина присела в реверансе, нервно теребя пальцами коричневую юбку:
– Кажется… кажется, я знаю, кто вы. Слышала, когда была маленькой.
– Тогда ты знаешь, что тебе лучше помалкивать.
Женщина кивнула:
– Послать мальчика, чтобы он поставил лошадь Короля в стойло?
Енош нахмурился:
– Моей лошади ничего не требуется, а мне нужна лучшая комната. Ты принесешь нам жареного парного мяса, свежего хлеба и ягод, если найдешь. Еще я жду лохань с чистой теплой водой и мочало.
Трактирщица долгую секунду разглядывала меня, потом, вздрогнув, сбросила оцепенение:
– Да, ваша милость. Гретхен! – Она щелкнула пальцами, призывая кого-то, кто скрывался за узкой аркой у нее за спиной. – Живее, девчонка! У нас гость – не кто иной как Король плоти и костей! Беги, готовь большую комнату. Возьми самую сухую растопку…
– Никакого огня. – Енош порылся в кармане штанов, и горсть золотых монет упала на мясистую ладонь женщины. – Хватит этого за ночь?
– Ваша милость слишком щедр. – Она протянула монеты обратно. – Всю жизнь я слушаю рассказы о вас от вонючих старых святош… Не надо мне вашего золота.
– Моя женщина устала. Давай-ка начистоту, я не потерплю, чтобы кто-то ошивался у моих дверей, выпрашивая подаяние. Возьми деньги. Никто из твоей родни все равно не получит от меня покоя.
Женщина насмешливо хмыкнула, и ее внушительное брюхо колыхнулось.
– У меня нет детей. Вся родня покинула меня, когда я была еще молода. Все, что у меня есть, это три мертвых мужа, разбивших мне сердце и выпотрошивших мой кошелек. Прошу тебя, не дай им сгнить.
– Полагаю, мы поладим. – Енош, следуя за бледной Гретхен, двинулся к лестнице. Крепко прижимая меня к груди, он шепнул мне: – Я подниму трупы снаружи, для охраны. Никто не покинет этого города… и ты – в первую очередь.
Я сидела в маленькой лохани, которую принесла Гретхен, цепенея всякий раз, когда Енош проводил намоченной мочалкой по моей спине. Несмотря на то что над водой клубился парок, от его прикосновений у меня леденела кожа. Каким нужно быть чудовищем, чтобы натравить на мать труп ребенка? Как подпрыгивал бантик в косе, когда маленькие зубки Анны терзали шею женщины…
Я
