Он медленно вернулся за стол, сел, откинулся на спинку дубового стула и растер ладонями уставшие глаза.
— Всем хорош наш король, только не дитями своими и бабами, — горько усмехнулся Стейн, когда молчание стало невыносимым. Он произнес то, что сам часто слышал на улицах города.
— Я воспитал себе врага, — тихо проговорил Аарон. — Этот мальчишка — сама смерть. Все, кто клял меня и желал мне зла, преуспели в своих чаяниях. Должно быть, я слишком много убивал и Создатель наказал меня, послав это воплощение войны в мой род.
— Мы его воспитали, брат. Не ты один, — тихо проговорил Морган, усаживаясь рядом.
— Прикажите запереть все двери и ворота замка. И глаз с него не спускать.
Стейн хотел было передать слова короля стражникам, но вдруг почувствовать ярость. По обыкновению своему он, как и любой маг, владеющий огнем, был страшно вспыльчив, и если уж гневался, то особенно разрушительно. Это было на руку в бою, но при дворе доставляло одни лишь неприятности. Если бы он не вырос вместе с Брандами, то давно был бы выставлен из города. Жизнь ему бы сохранили только потому, что в Дагмере не было никогда ни виселицы, ни плахи.
— Ты даже не видишь, что замышлял твой сын, мечтая о прелестной Эйре, — ярость вырывалась из него, словно из кипящего котла. — Своими уступками и мягкостью ты пытался купить его любовь. Ты, именно ты, Аарон, не объяснил, что его королевская кровь — не обещает ему жизни, в которой он не услышит отказа. Ты дозволял ему все, словно этими дозволениями мог вернуть ему мать!
Локхарт оперся своим широкими ладонями на стол, ожидая, что король жестом остановит его, попросит замолчать, но он не делал этого. Его лицо теперь казалось изможденным. Он то и дело растирал лоб, мучаясь от невыносимой головной боли, но не требовал тишины. Аарон знал, Стейн не станет его жалеть — будет груб, но честен, что отрезвит и позволит собрать разметавшиеся мысли. Он, воспитывающий целую ораву ребятни, как никто другой мог говорить и мог судить его как отца.
— Ты не видишь не оттого, что глуп, как он, безусловно, считает, а потому что не ждешь от него самого плохого. Веришь в то, что в глубине своей темной души твой сын сохранил в себе нечто хорошее. Надеешься, что он еще мал, и перерастет свою жажду смерти. Но, гром меня разрази, это не так! Что выросло, то выросло — оборотень в вашей волчьей стае. Ты слышал, что за речи он говорит? Величие, земля, весь мир… Твой паскудствующий отпрыск мечтал о тирронском табаке. Вот и вся любовь к прелестнице Эйре!
Рейнард в самом деле был одним из немногих торговцев, которому под строжайшим контролем разрешалось вывозить табак из Тирона. В Дагмере он использовался целителями для изготовления мазей, способных притупить боль и заживить раны. Попав не в те руки, он превращался в дурман, особенно опасный для магов. Под его действием было легко потерять контроль, отчего магия становилась разрушительнее, а сам маг мог изведать то, что способен сделать за пределами собственных сил.
— Гален, по правде сказать, не самый способный, — продолжал Стейн. — Даже моя дочь справится с ним без труда, не говоря уж о малышке Мириам — та прихлопнет его и не заметит, что случилось. Но он жаждет величия. Единственное, чем одарил его Создатель — это изворотливый ум. Заполучив Эйру, он хотел добраться до товаров Рейнарда. Вот, что она значила для него. И прости меня, мой король, сердечно, но я не верю, что этот паскуда — твой сын.
Закончив, Локхарт задыхался от вплеснувшихся слов. Он склонил голову перед королем, не желая смотреть в его пытливые глаза. Он ждал бури, но голос Аарона оказался неожиданно мягким, даже сочувствующим.
— Стейн, твой ум не менее живой, чем тот, которым Создатель наделил моего сына, — вкрадчиво проговорил король. — Ты бы не стал напрасно клеветать на него, но что заставило тебя говорить о табаке? Это не единственный товар семьи Таррен.
— Он, — Стейн неожиданно указал на Моргана и криво усмехнулся, — все правильно сделал, но этого слишком мало, чтобы вытрясти из мальчишки всю дурь.
Старший из Брандов все рассматривал сбитые костяшки пальцев и молчал. Аарон многозначительно взглянул на брата, догадавшись, что тот тоже мог знать о планах Галена.
— Откуда вы оба знали о порошке? — теперь уже король заговорил иначе, голосом правителя Дагмера, звучащим очень редко в их личных беседах.
— Давайте пригласим сюда Мири, — Стейн всплеснул руками и грубо выругался. — Морган достаточно хорошо научил девчонку выносить подобных ублюдков. Они платят ей за это своими секретами. Я ведь могу спокойно говорить, что он ублюдок? Ведь он отказался от тебя, Аарон!
— Не припомню, чтобы раньше тебе требовалось мое дозволение, — нарочито равнодушно отозвался король.
— Не нужно беспокоить девушку, — Морган нехотя ввязался в разговор. — Гален расспрашивал ее про порошок. А она… Она южанка. И долго жила в порту. И видела магов, которые не мыслят себя без этой дряни. И он об этом знал, и именно поэтому расспрашивал.
— И она единственная девушка, которая может с ним говорить, — продолжил за него Аарон. — Вы оба знали об этом и молчали.
— Не один ты не заметил, как вырос твой сын, как стал плевать тебе под ноги и проклинать дом, в котором вырос, — буркнул Локхарт.
— Только Мириам восприняла его слова серьезно, Аарон, — попытался оправдаться Морган. — Оттого и рассказала мне, а когда я ее не услышал, рассказала Стейну.
— Достаточно! Я принял решение, — король нахмурился, сжал пальцами гудящие виски. — Не нужно никакой охраны. Пусть Гален будет волен в своих решениях. Вы говорите, что он вырос. Слова его опасны, но для меня он мальчик, заигравшийся и обделенный мудростью. Я не желаю, чтобы трон достался этому мальчишке после моей смерти. И вы оба должны поклясться, что моя воля будет исполнена.
— Я клянусь, — не раздумывая бросил Стейн.
— Хочешь, чтобы я служил тебе и после того, как ты умрешь? — хмыкнул Морган, искривив губы в подобии улыбки. — Ох, никогда мне не будет от тебя покоя!
Аарон не усмехнулся в ответ, только выжидающе смотрел на брата.
— Клянусь, — сдался Морган. — У короля Аарона есть только один наследник. И другого отныне не существует!
Королевский дворец, Дагмер
Мириам закончила собирать свой дорожный мешок. Там было не так много одежды, а забитым до отказа он выглядел из-за эликсиров и кое-какой еды, врученной ей чрезмерно заботливой кухаркой. Надоедливой квочкой та тряслась над девушкой и всякий раз, когда
