— Комнаты почти готовы, горничная старается закончить быстрее. Но может, я покажу вам поместье? Если не сильно устали с дороги, разумеется.
Я был не против, стоять над душой убирающейся служанки не хотелось, обед тоже не был готов.
Мы прошлись по длинным коридорам, увешанным картинами, в основном членов рода. Отца Эмилии, крупного, сурового на вид, человека я узнал сразу. Приблизился почти в плотную и остановился, разглядывая. Взгляд мужчины с портрета был тяжелым и словно следил за мной. Я чувствовал укор отца, чью дочь не уберег.
Картина вызывала раздражение. Захотелось ответить герцогу все, что о нем думаю. Сам-то каков был, чтобы меня осуждать. Но удержался, вспомнив о свидетелях. Да и спор с полотном, что может быть глупее.
— Как так получилось, что дочь герцога попала в монастырский приют? — имитируя праздный интерес, спросил я.
Дорис охнула, покачав головой.
— Не думаю, милорд, что могу говорить.
— Я инквизитор, имею право вести допрос, — равнодушно сообщил, но заметив мелькнувший страх, добавил. — Я имею ввиду, что ответ мне — это не сплетни и не нарушение тайн.
Женщина словно подобравшись, кивнула и, промокнув нос платочком, заговорила:
— Эмилия такая прелестная девочка, вы не представляете. Красавица, как ангелок. А характер… примерная леди, умная, заботливая. Ей бы семью и уют, а не голые стены. Сейчас уж, наверное, стала еще краше, расцвела, выросла. Уже годков двадцать. Если б не беда, завидная невеста.
Старуха провела меня чуть дальше, останавливаясь у другого изображения. Я согласился с ее словами, рассматривая девичий портрет Эми, как и всех леди, написали перед первым дебютом. Действительно чистая красота. Но раньше она была нежнее. Так явно видна безмятежность на лице, что и подумать страшно, что именно такой ее вышвырнули из дома в благие объятья церкви.
Челюсть скрипнула от напряжения.
— Так что же случилось? — я с трудом оторвал цеплявшийся за знакомые черты взгляд. Девушка с картины едва заметно улыбалась, не ведая о бедах.
Служанка обернулась в пустой коридор и почти шепотом произнесла.
— Герцог умер скоропостижно. Но завещание оставил. Если б не оно, девочка унаследовала бы титул и все состояние. А так, ей досталось лишь мизерное содержание. Титул и вовсе передан брату герцога.
Понимающе покачав головой, уточнил.
— Значит, нотариус зачитал такую волю?
Я прекрасно знал процедуру: оставленное в конторе завещание должно быть оглашено перед всеми домашними, как можно больше свидетелей, что не позволят случиться подлогу. Старый наследственный закон пришел к нам еще со времен до раздела стеной и особо не менялся.
— О нет, милорд. Последняя воля герцога была скреплена церковной грамотой. Заверено самим кардиналом, — служанка многозначительно вытаращила глаза и вскинула руку вверх, указывая на небо. — Бедная девочка…
В голове зазвенел тревожный колокольчик.
Его святейшество самолично заверил последнюю волю? Себастьян Винтерс, конечно, герцог, и в теории мог обратиться с такой просьбой, но насколько я знаю, прецедентов не было. Да и зачем столь сложная процедура?
— Ну, конечно, — на миг я прикрыл глаза осознавая.
Иначе и быть не могло, Август знал об особом даре Эмилии. Это все объясняет. Герцог ли или добрые люди, но тайну Эмилии ему кто-то раскрыл, а значит, все эти годы кардинал выжидал. И изначально помог ей оказаться в руках церкви, а не на попечении дяди.
Проще и не придумать, одно поддельное завещание, и жизнь несостоявшейся герцогини сломана. Иначе с чего бы не старому здоровому герцогу обращаться к кардиналу за удостоверением последней воли. И все эти движения Августа могли быть сделаны лишь для того, чтобы наблюдать. Его святейшество ждал Прорыва? Но какие основания считать, что он случится?
— Где ваша местная церковь? — спросил я у задумавшейся женщины.
Та махнула в сторону.
— На запад по дороге, не пропустите. В самом конце поселения. Но она маленькая. Есть еще городская, там обычно герцог бывал.
— Спасибо, — начать можно и с деревенской, тем более, что она так близко. Я уже хотел было выйти из холла, как заметил яркий силуэт от рамы на стене.
— Чей портрет был здесь?
— Матери Эмилии. Герцогини Анабель. Умерла молодой бедняжка. Не везет женщинам их рода, словно проклятье преследует.
— Он сохранился? — внутреннее чутье, которому я привык доверять, сработало и требовало идти за собой.
Служанка повела меня наверх, как я понял, чердачная комната. Пропетляв между складированной мебелью и ящиками, она подвела с занавешенной тканью раме, стоявшей на столе. Стянув за один уголок, освободила портрет.
Перед моими глазами предстала Эмилия. Такой как я ее видел в последний раз. Похожая высокая прическа, аккуратный румянец и пышные обрамлявшие глаза ресницы. Лишь платье другое. Я замер удивленно разглядывая девушку. Очень похожа. Но не она.
Лишь посмотрев достаточно долго, заметил и более резкие линии скул, и взгляд в упор, так смотрят сильные уверенные женщины, Эмилия еще не умела. И теперь не научится.
Но больше всего зацепил кулон на шее. Опять ласточка.
— Дорис, скажите, мать Эми была Фолинтийкой? — вопрос вырвался сам по себе, быстрее, чем я успел его осмыслить.
Женщина прикрыла платком рот.
— Я ничего не знаю, милорд. Ничего не знаю.
Весь ее вид кричал об обратном, но то, как она задрожала, заставило повременить с расспросами.
Уже направляясь в церковь, я думал о том, как Анабель могла попасть в Ристанию. Стена стояла еще до ее рождения, а значит, либо она потомок, пробравшихся сюда Фолинтийцев, либо прошла через проход тайной тропой.
Церквушка, маленькое приземистое здание, действительно оказалось близко. Не ищи специально, проехал бы мимо, решив, что это чей-то домик.
Не везде святилища Создателя выглядели как в столице. Но к такому разбросу я привык. Чем дальше от центра, тем менее трепетно относились к святым местам. Кардинал говорил, что сейчас вера переживает тяжелые времена и люди заблуждаясь, уходят все дальше. А наш долг удержать их на верном пути.
А люди просто устали блуждать под тяжелым взглядом церкви. И ждать, когда в их дом ворвутся и заберут самых родных, чтобы затем казнить в назиданье ослушавшимся.
Хмурый уставший служитель встретил меня без восторга. Он выслушал пожелание и предельно вежливо поклонившись, проводил в сырой подвал, служивший тут архивом.
— Какая метрика вас интересует?
— Герцогская.
Служитель бросил удивленный взгляд.
— Так все документы хранятся в городской церкви. У нас лишь копии записей. Да и ошибки встречаются. Сюда не едут грамотные писцы.
— Ничего, я посмотрю, что есть.
Передо мной лег пыльный с волнистыми от сырости страницами томик. Расчерченный и заполненный от руки. Служитель отошел к лестнице и с непроницаемым лицом замер, ожидая, когда я закончу.
Пролистав несколько страниц в начале, сразу перекинул стопку, ища нужные года. Это заняло около часа, но, в конце концов, обнаружил дату рождения Эмилии:
«Одиннадцатого числа месяца светыча в час после полуночи рождена ее светлость Эмилия Винтерс, наречённая наследницей».
Пролистав назад, нашел и день регистрации брака герцога.
«Его светлость герцог Себастьян Винтерс сочетался узами брака с леди Анабель в девичестве Илиас…»
Ее имя мне ни о чем не говорило, кроме как об отсутствии родовитых корней матери Эми. Но если так, то брак должен был одобряться свыше?
— Скажите, — я обернулся в поисках служителя и он тут же возник рядом. — Верительные грамоты тоже в городской церкви?
— Нет, лорд инквизитор, — он махнул рукой на стеллаж. — Все там. Разрешающие грамоты не передаются никуда, их слишком много.
Со вздохом отчаяния я посмотрел на кучу никогда не разбиравшейся макулатуры. Конечно, каждый указ, каждый запрос, переписка, налог, поставка, все оставалось в архивах.
С толикой надежды уточнил:
— Герцогские бумаги среди них?
