Пущенные одновременно, они могли нанести Храмовнику смертельные раны.
Уотервея, бывшего командира гарнизона Города видно не было.
Возможно, он скрывался в одной из многочисленных ниш на стенах, возможно, прятался за спинами своих подчиненных.
— Крылья?! А кому от веры в них стало легче, Храмовник? Кто ни-будь из нас, стал более сыт, может быть, мы стали дольше жить?
— Может быть, твоя Вера сделала урожаи на плантациях грибов обильнее?
— Говори, Уиллисис! Если ты найдешь, хотя бы одну причину, чтобы не убивать тебя, я оставлю тебя в живых!!!
— Да, Храмовник! — Вышел из тени один из Солдат Уотервея.
— Может быть, ты сдашься нам, и мы не будем проливать кровь? Твоя Вера давно изжила себя! Нам не нужны Крылья твоих Изгоев. Никто не понимает, зачем они Городу. Зачем они нам?
— Ты слышал? Уиллисис? — Захохотал Уотервей по-прежнему, прячущийся, в тенях.
— Народ хочет знать, зачем Крылья Городу. Объясни им. У него в руках арбалет. Он теперь решает — останешься ты жить или тебя скормят червям Химиков.
Уиллисис в глубоком сомнении покачал головой. Крепко зажмурился, убирая фильтрующую пленку с глаз. Солдаты уже обнаружили себя, и не имело смысла тратить силы на ночное зрение.
— А зачем городу ты, Уотервей? Зачем городу солдаты и генералы? Если не станет Храма, Городу они так же будут не нужны.
— Я создам новую Веру, Храмовник! — Уиллисис улыбнулся.
— Во, что, генерал? В грибы и уголь? В червей Химиков и твои ордена на панцире? Кого и от кого ты собираешься защищать? Кого и что ты хочешь завоевать?
Плотная шеренга Солдат, стоявших в одной из ниш зала, расступилась.
Вперед вышел высокий Солдат в полной боевой трансформации в расшитом золотыми галунами плаще с плоской блестящей железной бляхой на груди, на которой было искусно выгравировано изображение сжатого кулака.
Он вытащил из-за спины обоюдоострый меч в частых зубцах, похожий на пилу и со свистом резанул воздух несколько раз.
— Я знаю, что нельзя слушать Храмовников. Их ум изощрен настолько, что они всегда будут правы.
— У тебя есть Вера, Уотервей. У меня есть Вера. Ты готов умереть за свою Веру? Я — готов.
Уиллисис сделал плавное широкое и одновременно стремительное движение, скидывая свою пурпурную тогу на землю. Она вспучилась алым пузырем и опустилась ему под ноги, распластавшись в блестящий шелковый блин.
Храмовник остался в черной мягкой куртке с белыми отворотами и таких же штанах, подпоясанный узким алым кушаком. Орден с изображением Крыльев он бережно снял через голову и положил на тогу. Сверху придавил это посохом.
— Это твое Уотервей! — Сцепился он взглядом с генералом. — Если, твоя Вера сильнее моей Веры, то — это решиться здесь и сейчас.
Генерал вздрогнул. Храмовник, изощренный в дворцовых интригах сделал единственное, что могло спасти ему жизнь. Он вызвал возмутителя спокойствия на поединок.
Если он выиграет, то возмущенные служители Династов — Солдаты вряд ли будут способны к организованному сопротивлению, лишившись своего главнокомандующего.
Если Храмовника одолеть силой всех собравшихся здесь мятежников, то авторитет Уотервея потерпит невосстановимый урон.
Из борца за интересы своего народа он превратится в обыкновенного разбойника, решившего силой захватить власть в Городе.
Проклятый храмовник загнал его в тупик. Но, генерал не подал виду. Он галантно поклонился Уиллисису, и, оглядываясь по сторонам, произнес, старясь говорить так, чтобы его голос не дрожал.
— Я принимаю твой вызов Храмовник, но… — Он крутанул мечом перед собой. — Но, я должен драться с равным себе по статусу, только в этом случае правила чести могут быть применимы к поединку. Ты не достоин… — Уотервей выпучил и без того большие глаза. Он играл ва-банк.
Для того, чтобы объявить высшего служителя Храма ничтожным нужна либо настоящая отвага, либо полное безрассудство. Солдаты смогли бы принять победу над Храмовником, но увидев попытку его унижения, могли встать на сторону Уиллисиса, и тогда Уотервея не спасло бы уже ничего.
— Я знал, что ты скажешь именно так… — Прошептал Храмовник, покачиваясь вперед-назад.
— Я готов драться с вами со всеми. Возьми себе тех, кто тебе верен, и проверь — насколько сильна твоя Вера.
Уиллисис расправил плечи, поднял руки перед грудью и согнул ноги в коленях. Взгляд его блуждал, не останавливаясь ни ком и ни на чем.
Уотервею показалось, что Храмовник находится в глубоком трансе, и справится с ним вполне возможно.
— Арбалеты! К бою! — Взревел генерал. Испытывать судьбу он не захотел.
Храмовник, не смотря на свой почтенный возраст, был опасным противником, и исход поединка не был известен заранее.
Солдаты нестройно зашевелились, неохотно целясь в Настоятеля Храма.
Кто-то явно целился выше его головы, но десятка два убежденных приверженцев Уотервея прицелились в грудь Храмовника.
— Ты сам все за себя решил, Уотервей. — Негромко произнес Уиллисис.
— Пли!!! — Закричал генерал и взмахнул над головой мечом.
# # #
— Ты хороший, Самсон… — Прошептала Вера мне в плечо.
— Ты очень хороший. И Уиллисис хороший. Он сейчас за нас дерется. Нет! Правда дерется! — Вера уперлась мне в грудь кулачками, отстраняясь, и посмотрела мне в лицо укоризненным взглядом.
— Я, верю тебе, верю… — Прошептал я и попытался снова прижать ее к груди.
— Нам идти надо. — Проворчала Вера сердито. — Нам идти надо, а ты…
— А что я? — Улыбнулся я. Приятно мне было Веру обнимать. Теплая.
— А ты устроил, тут понимаешь, обнимания всякие! — Передернула Вера плечами.
— Дави на свои рычаги, а том пока мы тут прохлаждаемся либо сила из Ключа уйдет, либо канаты заржавеют.
— Не заржавеют, Веруня. — Отозвался я. — Правда, не заржавеют. Если они за сотни лет не заржавели, то уж за несколько-то дней с ними по любому ничего не случится.
Я подошел к стойке Ключа и повернул рукоятку. Платформа едва заметно дернулась и поползла через перекрытия вверх. Вначале медленно потом все быстрее и быстрее.
— Не так быстро! Самсон! — Крикнула Вера, по-прежнему не убрав из голоса одобрительно ворчливых ноток.
— Разъездился… Разгонишь платформу, она, во что ни-будь ударится, и сломается. Обязательно сломается, если сильно разгонится. Ты Самсончик совсем головой не думаешь. А думать же надо, прежде чем ты, что-то делаешь. Надо?
— Надо… — Согласился. — Ты Вера не бойся за Храмовника. Он такое умеет, что нам и во сне не приснится. Он все равно живым до Королевы дойдет. — Вера замерла с открытым ртом. Потом скривилась, хитро и выпятила нижнюю губу.
— А кто тебе сказал, что я про Храмовника думала?
— Да почудилось мне. — Начал я оправдываться.
— Вот с женщинами всегда так.
— Что б они тебе ни говорили, ты чувствуешь себя перед ними виноватым.
— Вот в чем я виноват, что мне наяву грезится? А? Да ни в чем же! И Вере вот тоже грезится.
— Нам обоим наяву грезится, и Уиллисис, что с Солдатами дерется, и Ландгрувер, будто подсказал где шахту можно отыскать.
— Я вот еще думаю — не его ли это рук дело с удачной норой?
— Так же просто не бывает, когда с первого раза такая хорошая нора находится? И с топливом и с катализатором, и картинка вот эта с небом, тоже ведь, не просто так, наверное? Тоже не просто так?
— Ты чего замолчал? — Прошептала Вера. — Поговори со мной Самсон. Ну, пожалуйста, поговори, тихо мне так.
— Да-да, Верунь. Задумался я что то. Тебе ведь тоже Храмовник грезился.
— Нам уже давно видения всякие в голову лезут. И нору мы с тобой правильную нашли. Про шахту тут и говорить нечего. Ландгрувер помог. И поклон ему низкий за это. А вот нора, в которую я тебя спрятал. Почему там уголь оказался и катализатор, и нары крепкие и дверь не шаткая? А?
— Да уж. — Рассеянно отозвалась Вера. — Самсон! А Самсон! А Ландгрувер говорил, что на этой платформе выше, чем на двадцать уровней подниматься нельзя.
