предупреждения, слаженно, с обеих сторон. Если бы выбрали себе другого противника, то как знать – может, и дожили бы до второго этапа…
Геррах взвесил в руке боевой топор и приладил его к поясу. Так себе – с зарубками, да и не равновесный, но на первое время сойдет.
***
Дни летели, а я все сидела в тесной камере. После обеда стена, что выходила наружу, раскалялась как печка, зато ночью рядом с ней было тепло. Я перетаскивала туда-сюда свой тюфяк, который перетряхнула, выпросив свежей соломы. Сердитый охранник поначалу пугал меня, но я быстро смекнула, что он куда лучше второго – толстого, медлительного, с пористым лицом, похожим на непропекшийся блин. Когда он приносил тюремную еду – кашу да черствую корку, то смотрел на меня с такой похотью, что мне становилось почти так же противно и страшно, как при визитах Филиппа.
А он приходил каждый день, но не задерживался надолго. Видимо, тюремная обстановка и мой потрепанный внешний вид оскорбляли его чувство прекрасного. Я нарочно насовала соломы в косу, чтобы ему вновь не пришло в голову оттаскать меня за волосы, и заляпала платье кашей. Так что Филипп морщил нос и быстренько уходил, а я тут же доставала материалы и продолжала работу.
В первый день я не могла нащупать нужную связку рун, все валилось у меня из рук, и если бы не черные чешуйки, то вряд ли бы мне удалось собраться. Но они словно сами подсказывали нужные ноты – и дело пошло.
Я соорудила совсем простенький артефакт из нескольких рун, завитых вокруг чешуйки, и налепила его на дверь сразу после ужина. А ночью проснулась от того, что кто-то пыхтел и кряхтел по ту сторону, а мой артефакт пел, и в мелодии слышался грозный рев дракона.
– Ведьма! – вырвалось у охранника, который так и не справился с дверью и вынужден был уйти ни с чем.
А я подложила руку под голову и выдохнула, и артефакт тоже стих, но оставался на посту. Дракон защищал меня даже здесь, в тюрьме, несмотря на то, что сам он уже далеко, на пути к горам, которых я, похоже, никогда не увижу. Но часть его осталась со мной – и не только чешуйки, полные силы стихий. То, как он смотрел на меня, как говорил, целовал… Все эти воспоминания выстроились стойкими солдатиками, поддерживая меня и не давая пасть духом.
Меня назвали преступницей, ведьмой, приравняли к конченым подонкам и жестоким убийцам, но это не я. То, что произошло со мной, – неправильно. Я знала, что достойна восхищения и любви, потому что видела их в темных глазах моего дракона. И сейчас это придавало мне сил и веры в то, что все еще можно исправить.
В конце концов, Геррах тоже был в рабстве, но ему повезло. Почему бы богам и мне не отсыпать немножко удачи.
Так что, набравшись решимости, я нажаловалась сердитому охраннику на второго, толстого. К моему удивлению, его заменили, но я все равно ставила защитный артефакт на дверь каждую ночь.
Из оборок, найденного зуба и надранных из тюфяка ниток я сшила на обратной стороне подола карман, сообразив, что если меня решат перевести в другую камеру, то вряд ли дадут время собраться. Сложив в карман все мои материалы, я походила по камере и попрыгала, чтобы убедиться, что все не вывалится в самый неподходящий момент. Но хоть на артефакт зуб и не сгодился, пуговицей он получился отменной.
А Ленни все не появлялся. Я гипнотизировала камешек у стены, отодвигала его в сторону и ложилась на пол, пытаясь рассмотреть, что там, по ту сторону. Но Соловей не прилетал. Может, его тоже поймали? Вдруг человек, решивший сдать ведьму, сперва успел наболтать про своего хозяина? Мне пришло в голову, что вряд ли ловили прицельно меня. Вдруг охота шла на самого Ленни?
Мне оставалось только догадываться и размышлять, и складывать чешуйки одна к одной, закрепляя их рунами и железом. Работа без моих инструментов шла медленно, но кое-что получалось. И когда на шестой день засов в мою камеру заскрежетал, я быстро спрятала заготовку артефакта в карман и вскочила.
– Моя дорогая, – Филипп сиял улыбкой и белоснежным костюмом, заслоняя дверной проем. – Ты едешь в куда более приятное место.
Суровый охранник вновь нацепил на меня кандалы, по счастью, обычные, без рун.
– Спасибо вам, – выпалила я.
А я и правда была ему благодарна: за солому для тюфяка, за то, что убрал того толстого, просто за то, что мое заключение могло быть еще хуже.
– Лучше б тебя сразу убили, ведьма, – зло выплюнул он. – Забирайте!
Эта неожиданная жестокость ударила меня хуже пощечины, и я, как оглушенная, послушно пошла коридорами тюрьмы, постепенно осознавая, что сидела в самой центральной ее части, за тройным кольцом стен и несколькими патрулями охраны. Как только Ленни удалось сюда проскользнуть?
Меня вывели во двор, заставили сесть в крытую повозку и пристегнули кандалы к тяжелой цепи, к которой уже оказались прикованы несколько мужчин устрашающего вида. Дверь закрыли, отрезав свет, колеса загрохотали по дороге. Я пыталась по звукам, доносящимся снаружи, понять, по каким улицам мы едем, ждала, что появится Ленни – такой удачный момент… Но потом повозка остановилась, и меня выволокли наружу, на утоптанный до состояния камня песок. Вокруг широкой каймой вырастали пока еще пустые зрительные ряды, рабочие сновали туда-сюда, перетаскивая колья, камни, детали непонятных конструкций.
Мужчин, которых привезли со мной, погнали куда-то кнутами точно скот, а Филипп широким жестом показал на помост, который выстраивали на краю арены.
– Трон для моей принцессы, – произнес он довольно. – Я бы посадил тебя рядом с собой, Амедея, но ты не захотела и попыталась сбежать. Но оттуда тебе тоже будет очень хорошо видно. Не пропустишь ни одной смерти.
– Ты больной? – вырвалось у меня. – Наслаждаешься чужой болью и страхами?
Филипп снисходительно улыбнулся и протянул руку, чтобы погладить меня по щеке, но передумал.
– Это не болезнь, а сила, – снисходительно пояснил он, опустив руку. – А теперь пойдем, я покажу тебе твою комнату. Там красиво и удобно, и есть ванна. От тебя воняет, Амедея.
Меня подтолкнули в спину и повели в одно из зданий позади арены, и это вновь была тюрьма: с охраной, высокими стенами и решетками на окнах.
Филипп шел рядом,
