Как оказалось, вещи Крьярваль и Торстейн бросили под тем же кустом, что и Харальд. И тоже не удосужились снять штаны и сапоги. В итоге к причалу на закате дня подошла троица северян в рубашках до колен, босиком и с трупом басурманина.
Эпическая картина — нечего сказать!
Стража тут же встрепенулась, кинулась выяснять, что это за разлагающие элементы, копья приготовили… Но, увидев, кто это, враз сникли. Этих они точно не смогут одолеть, даже будь те голышом и без оружия.
— Куда путь держите? — спросил начальник смены стражников.
— К драккару — портки запасные взять, — отозвался Торстейн, кивнув рыжей головой в сторону корабля.
Харальд пока ничего членораздельного сказать не мог — его распирали эмоции, а Кьярв тащил раненого и тоже был не особо расположен к беседам.
— Что у вас произошло? — подозрительный взгляд на убитого.
— Похищение, — выдал хрипло Харальд. Всё же он главный — ему и ответ держать. — Моей жены басурманами. Не догнали — они ушли с помощью своего шамана.
— Сочувствую, — кивнул стражник, опуская оружие. — Проходите.
Докучать расспросом подробностей он не стал. Да и, в общем-то, это было не его дело. Вот только следить не перестал — мало ли.
Но северяне ничего незаконного делать не стали. Просто взобрались на драккар, надели штаны и сапоги, которые там хранились на экстренный случай, да двинулись в сторону городских ворот. Ведь как ни рвалась волчья душа к паре, покидать Староград сейчас не было никакого смысла. Куда эффективнее обратиться к придворному магу Гирдира — пусть поработает с телом басурманина, авось, сможет сказать что-то полезное.
Но как ни пытался гардалийский маг узнать у богов, куда держать путь Харальду, те молчали. Не их это были подданные. Небесный Волк тоже не отзывался, словно намекал, что в этом деле альфа должен разобраться сам. А тот… тот попросту не знал, что ему делать. Метку он почти не чувствовал — слишком далеко увезли его пару да и не вошла она пока в полную силу. Обычно в течение первых суток происходит спайка пары на энергетическом уровне, но лишь после зачатия муж и жена начинают чувствовать друг друга. Постепенно, с каждым днём всё больше и больше ощущая эмоции друг друга, а после рождения первенца и вовсе могут ловить мысли даже в человеческой ипостаси.
Потому Харальд и не смог ощутить опасность вовремя, только лишь тогда, когда Рената особенно сильно испугалась. Что ж, теперь остаётся только ждать, когда связь хоть немного окрепнет, и молиться, чтобы она понесла.
Гирдир не знал, что делать в этой ситуации. С одной стороны, заключены договора и с басурманами, и с северянами. Выгодные. С другой, поступок степняков оказался вопиющим. Спрашивается, зачем Батыр-хану было всё портить из-за какой-то девки? Ну, поёт красиво, ну сама ничего так, но ведь оборотень её уже застолбил, презрев и невысокое происхождение, и статус бродячей певички. Нет, всё-таки хорошо, когда лишён таких неудобных инстинктов.
Вот только как теперь быть? Ему нужны были и воины Севера и свободные пути через Степь. Посему Гирдир… самоустранился. Пусть сами разбираются, ведь это не его проблема! Разве что волка немного жаль: только обрёл супругу, и сразу же её лишился.
Тяжёлый случай. Всё-таки из-за баб этих столько проблем! Но без них — худо.
— Я прошу твоего шамана дозволения искать свою пару волком, — Харальд стоял перед Гирдиром и его главным магом.
Вид он имел потрёпанный, во взгляде нет-нет да мелькало искра безумия, но он держался.
Шаман долго молчал, закатив глаза, шевелил губами, перебирал пальцами в воздухе, словно играл на струнах невидимого инструмента, пока, наконец, не выдал:
— Нужна жертва. Без неё земля не пустит. Она и так в обиде за сегодняшний оборот.
— Какая? — Харальд ждал худшего.
— Два барана, — к шаману вернулось нормальное человеческое выражение лица. — Один за проступок и второй в качестве пропуска.
— Не вопрос, — Харальд слегка расслабился.
В отличие от многих племён северного архипелага, двуликие не приносили в жертву своих собратьев. Только животных, да и тех по особым случаям. И сейчас, несмотря на то, что он готов был сделать что угодно, лишь бы найти свою суженую, идти на такой шаг не хотел. И, хвала Небесному Волку, этого не понадобилось. Ведь одно дело убить врага в честном бою, а другое — перерезать горло ни в чём неповинному человеку. Вот был бы жив тот воин, которого он успел урвать с басурманской орды…
Ритуал проводили на рассвете. Всю ночь накануне Харальд не мог сомкнуть глаз. Он не чувствовал её! Словно не было на ней его метки, хотя до этого пусть не сильно, но ощущал, и объяснений этому было два — либо она сильно далеко и крепко спит, либо…
О худшем думать не хотелось.
Каково же было его счастье, когда поутру он наконец-то почуял! Да, жива и, судя по бодрым отголоскам, здорова!
На капище Харальд пришёл в отличном настроении. Даже суровые лики деревянных идолов, взиравшие на волка со всех сторон, не смущали его — так было хорошо! Попросив у местных богов прощения за своевольство, северянин прирезал баранов, послушно выполнил всё, что говорил шаман, а после собрал одежду в компактный свёрток, повязал на шею ленту из косы Ренаты, перекинулся и был таков. Конечно же, верные соратники не отставали от своего альфы, хотя он не настаивал, ибо не знал, чем всё обернётся. Вернётся ли живой, ведь противник серьёзный? Единственное, в чём он был уверен — он отдаст жизнь за свою пару и… будущего ребёнка. Она понесла — это было совершенно точно, ведь он чуял метку так сильно, словно Рената находилась в паре вёрст от него, а не за тридевять земель.
И это сбивало. Не мысль о плоде их страстной, пусть и единственной ночи, она, напротив, согревала сердце, а эта мнимая близость. Казалось, что вот-вот, и он её настигнет. И он автоматически начинал принюхиваться, не улавливал запаха, только от ленты, и начинал нервничать.
Единственное, что его стабилизировало — это личная гвардия. Ребята успокаивали, говорили, что надо привыкнуть и приспособиться ориентироваться. Он старался. Отстранялся от чутья, оставляя лишь ощущение направления. Но стоило Ренате начать сильно переживать, как он вновь окунался в мнимую близость, принюхивался, и всё повторялось по кругу.
Это выматывало, жгло сердце, выворачивало душу. И мешало движению. Когда Харальд сохранял психическое равновесие, то мчался огромными скачками, преодолевая расстояние, разделявшее их, с немыслимой скоростью, но стоило сбиться с настроя, и он терял обороты, отвлекаясь на обманчивые ощущения.
На исходе третьего дня Харальда скрутило. Сначала он почуял, как резко сменилось направление движения. Остановился, непонимающе закрутил головой, завыл, а после и вовсе потерял ориентир.
— Спокойно! — рыкнул Кьярваль. —Надо разобраться.
— У меня голова кружится, — пожаловался Торстейн, тряся рыжей башкой.
— Похоже, её снова несёт степной ветер, — догадался наконец-то Сигурд.
Он чувствовал себя виноватым в пропаже Ренаты, ведь его умудрились облапошить какие-то басурмане. Попался, как малый щенок, а не взрослый волк!
— Тогда пока привал, —Гуннар здраво рассудил, что смысла двигаться куда-либо, пока перемещение Ренаты не закончится, нет.
Харальд еле держался на лапах. Его крутило сильнее всех, ведь остальные ощущали зов метки пары опосредованно, через сознание альфы.
И тут случилось нечто такое, отчего Харальд не выдержал и рухнул. Лапы подкосились, тело пронзила острая боль, а часть инстинктов потребовала… вернуться к драккарам и отправиться домой.
Ибо он почувствовал предсмертные муки собственного отца. Как, отчего — он не знал. Просто лежал и корчился от агонии своего родителя, пусть ощущения были не в пример слабее настоящих, которые переживал сам Рагнольв.
Остальные волки разделили с ним эту боль, облегчили, взяв на себя часть напряжения.
— Что будем теперь делать? — Кьярваль растерянно глядел на остальных и понимал, что выбрать невозможно.
