если напрашиваться, они способны разорвать тебя в клочья.
Стоявший неподалеку священник сердито покосился на мальчика:
– Не тревожь мертвых.
– Это какой-то чужак. – Грегори равнодушно пожал плечами. – Никогда не видел его раньше. И я не делаю ничего такого, что помешает ему уйти прочь, когда яму откроют. И вообще, это мертвые тревожат нас.
– И будут тревожить, пока мы не уничтожим дьявола. – Священник повернулся к деревенской площади так резко, что подол черной рясы хлестнул по босым ногам. Его звучный голос заглушил шум в беспокойной ночи. – Слушайте меня! Ваши близкие не найдут покоя, пока добрые люди этого края не помогут нам изловить Короля плоти и костей!
– Бабушка говорит, что никто не может войти в его королевство, так что и вытащить его оттуда не получится, – заявил Грегори, заслужив несколько кивков праздных прохожих и тех, кто готовился открыть яму. – Я как-то повстречался с охотником, ставившим капканы вокруг Отравленных полей. Он сказал, что видел мертвых зверей, проходивших через Эфенские ворота, но никогда не видал там человека, ни мертвого, ни живого.
– Молитесь Хелфе. – Священник простер руки к небесам. – Молитесь, чтобы мы избавились от него, и поскорее.
Я усмехнулась, взяла папу под руку и повела его по тропинке к дому.
– Как будто священники в своих храмах не молились об этом последние… сколько там? Сотню лет?
– Больше. – Папа, шаркая, поднялся на холм. Штукатурка на стенах нашего дома давно растрескалась и осыпалась от непогоды. – Вопрос в том, что делать с существом, обладающим этакой силой.
Я двинулась через сад к конюшне, стоящей рядом с домом.
– Кто-то когда-то говорил мне, что однажды его пленили и удерживали с помощью огня. Вроде бы есть книга…
– Тс-с-с… – Папа оглянулся через плечо. – Не говори о книгах, когда священники поблизости. Сама знаешь, как они обходятся с нечестивыми писаниями об этом дьяволе…
Ба-бах!
Стойло содрогнулось от яростного удара железа по деревянным доскам. Затем последовало испуганное фырканье, и сердце мое заколотилось в такт с повторяющимися остервенелыми ударами.
Ба-бах. Фрррр. Тр-рах. Хрррр.
Еще удар. И еще.
Дерево затрещало.
Копыто пробило доску, и мое сердце подпрыгнуло к самому горлу. Да что ж за день-то такой злосчастный, неужто ему не будет конца? Я бросилась к стойлу, браня на чем свет стоит чертова мула – худшего момента для смерти эта тварь выбрать, конечно, не могла.
Папа семенил за мной.
– Проклятая скотина. Нужно было продать его мяснику, как я и говорил, еще когда этот мул отказался вставать на прошлой неделе. Теперь он разнесет все стойло.
Нужно было, могла бы, стоило бы, если бы да кабы…
Нет, ничто из этого не удержит Джона в земле.
Я повернулась к телеге:
– Я принесу веревки, и мы его стреножим.
– Тварь ринется к Порченым полям, едва ты откроешь конюшню.
– Ничего, годится, ведь кладбище как раз в той стороне. – Я схватила моток веревки. – По крайней мере на сей раз упрямая скотина пойдет туда, куда мне нужно. Пусть тащит свои кости Королю, коли ему угодно, но не раньше, чем телега окажется на могиле.
Я вернулась к стойлу, нервно посматривая на щели в досках.
– Посторонись.
Щеколда подпрыгивала при каждом ударе и подрагивала при каждом визгливом хрипе, завершающем искаженный болью рев мула. Старый Августин был жутко упрям при жизни, такого и могила не исправит.
– Полегче, полегче. – Маленькими шажками я двинулась к нему, спешно сооружая из одного конца грубой веревки что-то вроде аркана. – Ты еще разок прокатишь для меня этот возок, а потом, когда покойников выпустят, я сама отведу тебя к воротам.
Мул раздувал ноздри и бил копытом землю. Выпученные, полные паники глаза скотины не отрывались от открытой двери конюшни. Кожаная сбруя перекосилась. Повод болтался: верно, зацепился за что-то, да и порвался.
Я накинула веревку на шею животного и бросила петлю на землю, под топчущиеся копыта.
– Слишком темно, па. Открой дверь пошире.
Лунный свет хлынул в конюшню.
От оглушительного визга Августина я вся покрылась гусиной кожей. Но проклятая скотина все-таки шагнула в петлю, и я поспешно затянула ее покрепче над щиколоткой мула. Потом подготовила вторую петлю, в которую Августин попался довольно быстро. Стреноженный, он принялся лягаться еще яростнее, и старенькая конюшня застонала от этого яростного напора.
– Сейчас я его выведу.
Я обмотала оставшуюся часть веревки вокруг шеи животного, взобралась на деревянную перегородку и привязала свободный конец к сбруе.
– Осторожней, убьешься, – донесся до меня голос папы.
Крепко держа поводья, я вывела стреноженного Августина из стойла, и он бойко поскакал прямо к повозке.
– Я не позволю Джону сбежать, чтобы кто-нибудь вроде отродья Флетчера из соседней деревни растерзал его тело.
Папа суетливо метнулся в сторону и тут же вцепился в оглобли:
– Я разверну телегу.
Августин встал на дыбы. Из ноздрей его вырывался такой холодный воздух, что даже не собирался клубами. Дернувшийся повод обжег мне ладонь, но отпускать я не собиралась.
– Упрямый ублюдок. – Поправив упряжь, я потянула мула к тележке. – Ну, давай же!
Августин принялся брыкаться еще свирепее, ржание его походило на визгливые хрипы трупов в яме.
Мул вновь встал на дыбы.
Задняя нога его поехала по скользкой земле.
Августин пошатнулся.
Кожаный ремень с треском лопнул, стегнув меня по щеке, точно хороший хлыст. Я отшатнулась, врезавшись плечом в круп мула.
Предательская земля ушла у меня из-под ног.
Трах!
Острая боль пронзила голову.
В глазах помутилось.
Что-то дернуло меня за лодыжку.
– Помогите! Поймайте эту скотину, пока мул не прикончил ее!
Голос папы звенел у меня в ушах, но вскоре растворился в цоканье подкованных копыт.
И беспрестанном крике младенца.
Мокрая ткань липла к коже.
Шлеп.
Что-то бугристое ткнулось в спину.
Шлеп.
Боль вгрызалась в тело со всех сторон.
Шлеп.
Что случилось?
Я моргнула, разлепив слезящиеся глаза, и уставилась в темно-лиловое небо. Это что… почти утро? Божьи кости, где я? Еще один шлепок у плеча, я поворачиваю голову, вижу лохмотья, зияющие раны, пронизанную черными венами кожу…
Крик застрял у меня в горле. Потрясенная до немоты, я уставилась на трупы, приткнувшиеся ко мне слева и справа.
Они тоже смотрели на меня.
Юноша без руки.
Вор.
Мальчик, весь в волдырях.
Чума.
Да, эти смотрели. А солдат рядом с ними, солдат в ржавом нагруднике – не смотрел, потому что глаза его выклевали и они превратились в черные зияющие дыры. Выклевал их, наверное, ворон, сидящий на остатках его плеча, с которого
