на лоскуте кожи свисала высохшая рука.
Я заворочалась, и подо мной что-то хрустнуло. Ветка?
Напрягая ноющие мускулы, я оглянулась через плечо, борясь с накатывающей дурнотой. Позади меня тянулась борозда грязи и страдания, вымощенная помятыми, раздавленными трупами, торчащими из земли – там, где они не громоздились кучами высотой с колокольню.
У меня перехватило дыхание.
Груды трупов.
Их было множество.
И я слышала лишь об одном таком месте.
Я приподняла голову и повернулась на шлепанье тонущих в грязи и вытаскиваемых с влажным чмоканьем копыт. Сбросивший путы Августин плелся сквозь расступавшуюся перед ним толпу трупов. Через тех, кто не мог двигаться за отсутствием слишком многих частей тела, он перешагивал – или просто с леденящим кровь хрустом втаптывал их в землю.
И он тащил меня по этому месиву.
Проклятье, мне нужно освободиться.
Я потянулась к кожаному ремню, стянувшему мою щиколотку. Еще немножко… еще чуть-чуть… почти-почти…
Боль сковала все мышцы.
Голова ударилась о землю, медный вкус крови обжег язык.
Краешком левого глаза я приметила возвышающееся надо мной серое сооружение, холодная тень которого накрыла мое дрожащее тело. Проклятый мул притащил меня на Порченые поля, но я же не могу пройти через Эфенские врата в Седеющую башню. Ни один человек…
Хлюпанье и чавканье грязи под копытами сменилось звонким цоканьем.
Внезапный холод парализовал меня. Холод сопровождала тьма. В голове билась паника. Я не должна быть здесь. Я это чувствовала, чувствовала всем своим существом, это чувство пробирало до мозга костей, чувство… что оказалась я не в том месте.
Несколько долгих мгновений нас преследовал свист ветра, мы углубились в проход, и ветер затих, но впереди вдруг что-то яростно грохнуло, и между камнями лихорадочно заметалось эхо.
– Вино. Всегда… вино, – пророкотал низкий голос, после чего снова громыхнуло: будто разбилась груда тарелок. – У них что, кончилась вся медовуха? И эля не осталось вовсе?
– Коли те нужна медовуха, так не подпущай гниль к моему телу, шоб я еще разок прошлася до ближайшей деревни. Будта у меня и без того мало хлопот, чтобы еще искать вино для твоей пьяной башки.
– Следи-ка за языком, Орли, – прорычал низкий голос.
Последний раз цокнули копыта, и Августин остановился.
Мотающийся из стороны в сторону хвост закрывал обзор, но мне удалось разглядеть белые ступени, усеянные осколками глиняных кувшинов. Со ступеней стекало вино, скапливаясь на бледном алебастре красными лужами.
– Ох, бедная скотинка, замучили тя до смерти? – За четырьмя жилистыми ногами моего мула появились черные башмаки, и голос Орли сделался мягче. – Не стал сбрасывать сбрую, аха? Славная ты скотинка, притащил усталые кости отдохнуть со своим хозяином.
Кости – отдохнуть с хозяином?
Меня затрясло, сердце и легкие разрывались, нарастающее отчаяние затопило меня целиком. Я что, действительно в Сумрачной башне? Нет. Это просто дурной сон. Сон. Да, всего лишь сон. Просто…
Ремень дернулся, и лодыжку мою пронзила такая острая боль, что я резко втянула в себя воздух…
…и подавилась им.
Под ребрами забулькало, разбухая, расширяясь, распирая грудь, что-то густое и теплое заклокотало в горле вперемешку с судорожным кашлем, я резко повернула голову – и все выплеснулось наружу. Липкая жижа покрыла десны, заполнила промежутки между зубами, потекла по подбородку, словно рыбий жир.
Кровь.
Слишком горячая, чтобы это было сном.
Топ. Топ.
Шаги.
– Охо! – Орли всплеснула руками и прижала их к груди. Бледное лицо ее было сплошь пронизано тонкими черными прожилками. Такие же прожилки испещряли белки глаз.
Говорящий труп?
Но… как?
Седые косы взметнулись – Орли повернула голову в сторону лестницы:
– Подойди-ка сюда, посмотри.
Мужчина вздохнул:
– Что, мул привез медовуху?
– Не-а.
– Эль?
Орли покачала головой, руки ее скользнули вниз, к широким бедрам, обтянутым простым хлопковым платьем в зеленую клетку. Женщина подбоченилась.
– Молодую девку.
Черепки захрустели под медленными шагами, но буханье крови в моих ушах заглушило скрежет растираемой в порошок глины. Сердце колотилось неистово, до боли, но когда мужчина обошел мула… оно просто остановилось.
Нет, не может быть…
Холодные бесцветные глаза встретились с моими. У мужчины был прямой нос, квадратная челюсть, длинные черные волосы, ниспадавшие на белую, не зашнурованную рубаху, не скрывающую мускулистой груди. Подол рубахи был заправлен в черные бриджи.
Никакой богатой вышивки.
Никаких золотых цепей.
Никаких украшений.
Казалось бы, обычный человек. Ничто не выдавало в нем злобное создание иного мира – и все же я поняла, кто это. Нет, его выдавала не гордая осанка, не надменно изогнутая бровь и даже не бесцеремонность шарящего по моему телу взгляда. О том, что это Король плоти и костей, говорил сам окружающий его воздух – холод, исходящий от него волнами. А еще – гримаса отвращения, кривящая его верхнюю губу.
Он наклонил голову и подбоченился:
– Как эта смертная попала на мой двор?
Орли похлопала Августина по крупу и небрежно пожала плечами:
– Родичи привязали девку к мулу.
Взгляд Короля скользнул по кожаным ремням, врезавшимся в мою кожу, потом вновь вернулся к лицу:
– Это что, новая уловка? Ты посмела явиться ко двору без приглашения? Незваной, непрошеной?
Губы мои беззвучно шевельнулись. Все извинения застряли в горле, вновь наполнившемся кровью. Пятна света и тьмы заплясали перед глазами. Мне нужно проснуться.
Проснуться. Проснуться. Просну…
– Говори! – Крик Короля заметался между стенами, впиваясь в мои кости. – Ты смотришь на меня, в твоих глазах еще теплится душа, и я требую ответа, пока ты еще в здравом уме. – Он шагнул ко мне и присел на корточки, касаясь носками сапог моей талии. – Так что, это новая уловка вашей подлой породы? Говори, и я, может, проявлю милосердие, вышвырнув тебя вон, прежде чем свернуть тебе шею. А будешь молчать – сделаю тебя своей рабыней – на веки вечные.
– Ну-ну-ну, – пробубнила Орли, внезапно сгорбившись, – дай девке высказаться…
Король вскинул руку, приказывая старухе замолчать, по-прежнему не отрывая от меня взгляда.
– Заткнись, пока я не зашил тебе губы, чтобы ты подавилась собственным языком. Та, от кого я требую молчания, не перестает докучать мне, а та, от кого я жду ответа, молчит. – Он опустился на колени, наклонился, прижал губы к моему уху и зашептал: – Слушай мои слова, смертная. Лучше тебе ответить прежде, чем я найду тебе занятие при Бледном дворе. Если ты полагаешь, что вечно блуждать по земле – скверная участь, то, уверяю, служить мне – куда более серьезная кара за ваши мерзкие человеческие делишки. Что же мне теперь, запретить приходить ко мне даже зверям?
Я сглотнула ком крови и страха.
– П-прос-с… д-долж-ж…
Безжалостный кашель свел
