начал разглядывать ее лицо — слишком уж не похожей на других она казалась. Слишком яркая, слишком заметная.
— Виола?
Она изменилась, семь лет прошло с нашей последней встречи. Её волосы больше не напоминали хвост от морковки, а струились мягкими локонами ниже плеч. А глаза, подведенные черным карандашом, неуверенно меня разглядывали.
— Ник? — удивленно переспросила девушка, словно хотела убедиться, что перед ней действительно тот самый Лавант. — Господи, что с тобой случилось? Всё это…
Она остановила взгляд на проколотой губе и по тому, как скривилось ее лицо, я сразу понял, нам вряд ли стоит продолжать общение.
— Ты изменился, — пытаясь скрыть неловкость, произнесла Виола и отвела глаза.
— И то, что ты видишь, тебе не нравится, — вместо нее подвел я итог. — Можешь в выражениях не стесняться.
Виола пожала плечами.
— Ты прав, мне не нравится.
Надо же, я думал, воспитание не позволяет благородным девицам отвечать на приветствие грубостью. Зато моё — вполне.
— А мне плевать.
Она едва заметно улыбнулась, опустилась на лавку и, отвернувшись, уткнулась взглядом в каменную надгробную плиту. Сжала тонкие острые коленки, чуть выше которых начиналась твидовая юбка, и выпрямила спину.
— Что ж, по крайней мере, кое в чем ты все еще прежний.
— Постоянство — залог успеха, — грубо ответил я, вспомнив любимую фразу Тайлера.
— Где-то я это уже слышала.
— Он так говорил.
Тишина стала слишком громкой. Словно безмолвная канонада, разносящаяся по кладбищу.
Я хотел встать и уйти, ведь оставаться здесь было невозможно, но возвращаться обратно — еще хуже, потому что дома меня ждали два новых личных дела, ожидающие оформления.
— Расскажи мне, каким он вырос, Ник?
Что? Нет уж.
Вряд ли я был в состоянии делать это.
Я прикрыл глаза, зарываясь пальцами в волосы. Присутствие Виолы раздражало, хоть она и сидела не шевелясь, даже, кажется, не дыша, будто мимо проходила и «случайно» упала рядом.
Зачем она осталась? Поговорить? Нам больше не о чем.
Выразить соболезнования? К черту! Полковник уже все сказал: за себя, за подразделение и за всю их семью.
— Как там ребята? — тихо спросила Виола. Видимо, дошло наконец, что ответа на первый вопрос не дождётся.
Я скосил взгляд на осторожно покачивающую ногой девушку, рассматривая аккуратные носы ее дорогущих малахитовых туфель, на моих же ботинках они были сбиты в хлам. Вся ее жизнь, судя по всему, была словно эта обувь — начищенной до блеска. А моя — разбитой и расцарапанной.
Вперед-назад, вперед-назад.
Это нервное качание ногой начало выводить из себя. Я молча оперся ладонями о скамейку и, раздраженно выдохнув, поднял голову к пасмурному небу. С ветки, все еще периодически смахивающей в лицо холодные капли, сорвалась птица. Всего пара взмахов крыльев, и она уже так высоко, что не достать. Проклятая свобода…
— Ответь мне, Ви, почему вы, девушки, такие стервы, а? — спросил я, обращаясь не к ней, а к огромному грозовому облаку, что зависло прямо над нашими головами. — Он ждал тебя два года. Два гребанных года писал тебе письма…
Грустно ухмыльнувшись, я выдохнул через нос и бросил на Виолу полный презрения взгляд. Не поднимая головы, она продолжала теребить край собственного пальто.
— Могла бы уже не приезжать.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, — нервно отстукивала она ритм ногой, продолжая сидеть, не говоря ни слова, а вот меня уже было не заткнуть.
— Чёртова чокнутая семья. От вас сплошные проблемы. Если б не ты, то меня бы здесь не было, а Тай не лежал бы в могиле, — выплюнул я, к собственному ужасу услышав в голосе хрип. Я прочистил горло и раздражённо выпалил, надеясь, что она встанет и свалит куда глаза глядят: — Невероятно резистентен к допросам. Знаешь, что это?
Виола неуверенно покачала головой.
— Это первая запись, которая появилась в моем личном деле в день того проклятого случая в Эдмундсе. После нее было ещё пять таких же с периодичностью в год. Как и у Тая. «Чистое везение».
Именно тогда полковник обратил на меня внимание. Именно тогда, глядя на мои крепко стиснутые зубы, добавил в список претендентов на проект.
Проект смертников.
Тех, кто не заговорит даже под самыми жестокими допросами.
Тех, кого для этого мира больше не существует.
Что-то в выражении лица Виолы изменилось настолько неуловимо, что невозможно было понять, о чем она подумала. Хотелось ударить словами, посильнее, покрепче, но я произнес последнюю фразу без интонации, не желая больше с ней бороться:
— Выкинь этот мусор из головы, принцесса. Теперь у тебя есть полное право ненавидеть меня в ответ, ведь на месте Тая должен быть я! А написал я, просто чтоб перед фактом поставить! Забудь весь бред, что нес! Никто никому ничего не должен. И ты в том числе!
— Ник, я не хотела… — Она попыталась коснуться моего плеча, но я резко отпрянул. «Не желаешь проваливать — оставайся и сиди тут одна! Только меня не трогай!»
— Убирайся обратно в свой Лондон и забудь! — выкрикнул я.
«Ну же! Проваливай!»
Я отряхнул колени от несуществующей пыли и встал, чтоб уйти, как вдруг Виола вместо того, чтобы накричать, разругаться, и в слезах сбежать, внезапно вписалась в меня, как локомотив на скорости. Без лишних слов. Обнимая, обвивая руками за поясницу.
Я застыл, опешив, словно на стену наткнулся, сел обратно, а потом, неожиданно для самого себя, прижал ее крепче, уткнувшись носом в тонкое пальто.
— Все будет нормально, — тихо произнесла Виола, застыв между моими разведенными коленями. — Все будет хорошо…
Я хотел возразить, но застрявший в горле ком не дал прохрипеть ни слова. Должен был оттолкнуть ее, отстраниться, уйти, но замер, не в состоянии пошевелиться, потому что между нами повисло что-то настолько хрупкое и неуловимое, что страшно было неловким жестом спугнуть.
Понятия не имею, сколько прошло времени. Виола, не двигалась; даже, кажется, не дышала. И я не дышал тоже. Она просто обняла, а показалось, будто пробралась прямо в
