душу, ведь с тех пор, как умерла мама, никто не обнимал меня, и я искренно считал, что не нуждался в этом. Я хотел почувствовать злость, но ощущал только усталость и тотальное бессилие. А еще покой. Он распространялся по телу, словно анестетик, приглушая страх, гнев и боль.
— Что теперь делать? — Мой собственный голос был настолько надломленным, что показался чужим. Зачем я спрашивал? Виола все равно не могла помочь, даже если бы захотела, ведь она не знала, что в игре, в которую я играл, к моему виску круглосуточно было приставлено дуло Глока: «Надеюсь, ты сделаешь верный выбор, Ник?» Естественно, сделаешь, ведь у тебя нет выбора.
Вчерашний разговор с Джессом всплыл в голове и опять приложил лицом в новую, жестокую действительность, из которой хочешь — не хочешь, а придется как-то выруливать. Снова балансировать на грани, играя в догонялки со смертью, надеясь лишь на то, что там наверху кто-то наконец произнесет: «Этому достаточно!»
— Я не знаю, — честно ответила Виола. — Жить дальше, полагаю… — Несмотря на то, что девушка почти шептала, её голос звучал невероятно успокаивающе. — Иначе его смерть окажется напрасной. — Она чуть отодвинулась, чтобы видеть мое лицо и приподняв его за подбородок, уверенно произнесла, отделяя каждое слово: — Ты. Не. Причем. Ты не виновник и не жертва. У тебя получится все преодолеть.
Впервые кто-то говорил мне слова ободрения. Я безмолвно покачал головой и отстранился. По ноющей грудине вдруг острым пером черканул страх: к этому нельзя привыкать. Запрещено. Опасно для жизни! Рано или поздно Виола пропадёт, исчезнет, как исчезли прочие, и уже сегодня вечером все в моем микро-мире вернется на свои места, а в нем нет места глупым нежностям.
Виола будто поняла и сделала шаг назад.
Я отвернулся. Потому что ее цепкий взор проник на такую глубину, куда я сам давно боялся заглядывать. Многие девушки смотрели в мои глаза, но никто не видел черноту, простирающуюся за ними, ведь я не был собой. Стал собственной тенью.
Парня, которым я был когда-то, уже не существовало. Он был переплавлен, перестроен, выкован заново и вновь разбит.
— Сегодня холодно, — потерла Виола предплечья и осторожно взглянула на меня. Если честно, я не заметил, сколько мы просидели на кладбище.
— Извини, — сухо произнес я. — Со мной сейчас всегда так, я постоянно забываю… о времени. — Знала б она насколько то, что я сказал о своей памяти, было правдой.
— Капучино с тертым шоколадом, — посмотрела Виола на меня.
Я опешил.
— Что?
— В качестве извинения. — Она перекинула через плечо небольшую сумку на металлическом ремешке. — Идем.
— Я не хочу, — ответил я уверенно.
Во-первых, я плохо ее помнил и не был уверен, что мы последний раз виделись в тринадцать. Во-вторых, Тай был в нее влюблен настолько, насколько тянулась лента моей памяти, и приглашать ее куда бы то ни было показалось мне полным предательством. А в-третьих, меня задел командный тон, с которым она просто поставила меня перед фактом, что я вроде как обязан идти.
— Почему не хочешь?
Я попытался придумать, что сказать, но мозг стал, как чистый лист.
— Терпеть не могу кофе. — Я засунул руки в карманы, зашагав по дороге. Что за бред я сморозил?
— Хорошо, проводи меня тогда.
Дружественная обстановка, установившаяся между нами, полностью растворилась в холодном воздухе, и я натянул свой капюшон в надежде, что он согреет. Хотя сам хотел спрятаться.
Всю дорогу Виола молчала. Я тоже не искал подходящих слов.
«Доведу ее до места и больше никогда не увижу», — думал я. Напрасно.
Стеклянные двери медленно разъехались в стороны, впуская нас внутрь. Легкие сразу же окутал аромат свежесваренного кофе и венских вафель. Что-то знакомое промелькнуло в голове, тут же напомнив о себе ноющей болью. «Дом». Да, наверное, так когда-то пахло на нашей кухне.
— Что ж… — собравшись попрощаться, произнес я, но девушка меня перебила.
— Капучино с шоколадной крошкой и черный чай, — сказала она парню за стойкой, опираясь на нее локтем. — Да, и лимонный чизкейк, пожалуйста. — Виола посмотрела прямо на меня и добавила: — Раз ты не хочешь, то считай, я тебя приглашаю.
— Зачем ты это делаешь? — совершенно потерявшись, спросил я.
— Сама не знаю, — ответила она, доставая из сумки зеленый кожаный кошелек. — Долг, вероятно, хочу вернуть.
Виола искренне улыбнулась и вновь повернулась к кассе. Ее волосы от влажности начали завиваться в забавные кудряшки. До того ярко рыжие, что того и гляди посыпятся искры. Не то чтобы я специально обращал внимание. Просто это боксерская привычка, которую с детства привил Джесс — следить за каждым жестом противника. Противника ли?
Я чувствовал себя странно, изучая её. Словно подглядывал в замочную скважину запертой комнаты, от которой мне никогда не достанется ключ. Потому что не заслужил, не имел права. А еще слишком хорошо помнил улыбку, расцветающую на лице Тая, когда он получал от нее очередное письмо.
Мысли тут же споткнулись.
Мне не следовало пить с ней кофе, не следовало вообще находиться рядом, но меня всегда так и подмывало нарушить пару правил. И я не мог объяснить, по какой причине в тот раз был именно такой случай.
— С вас пятнадцать девяносто девять, — скучающе произнес бариста, и до того как Виола успела открыть кошелек, я протянул двадцатку.
— Что ты делаешь? — возмутилась она.
— А на что это по-твоему похоже?
Виола нахмурилась.
— Ты не должен платить, ты меня не приглашал.
— В любом случае, уже слишком поздно, — ответил я, забирая сдачу и бросая пару монет в банку на благотворительность.
— Сам сказал, что не хочешь пить со мной кофе.
Ее глаза гипнотизировали мои, словно заставляя пойти на попятную. «Ага, жди!» — ухмыльнувшись, подумал я, вслух же произнес:
— Передумал. Считай, что приглашаю сейчас.
— Ты невыносим, как и раньше. — Она с силой запихнула
