Что, если это не действие препарата? Может ли быть, что оно давно закончилось и Призрак просто полюбил меня, как обычный мужчина способен полюбить женщину, без всех этих животных заморочек? Что, если две сущности Рейга вступили в конфликт? Зверь в нем желал незнакомку в сиреневом платье, а человек — меня? Два чувства. Одно — выросшее из взаимной симпатии, второе — навязанное природой.
— Мне кажется, я схожу с ума, — простонал зверь, и я решила разорвать наконец порочную паутину лжи. Я и так увязла в ней по самое горло, как в болоте: чем дольше барахталась, тем глубже уходила на дно.
Собравшись с духом, я заговорила.
Я говорила тихо, не поднимая головы, боясь посмотреть Призраку в глаза, а когда закончила, услышала протяжный вздох.
— Так что, я не твоя истинная пара. Твоя истинная пара — та девушка, которую твой отец позвал мне в свидетельницы.
Больно. Каждое слово — удар плети, каждый звук — острый осколок в сердце.
Молчание затянулось, и как бы страшно мне ни было, пришлось взглянуть в сторону зверя. Тот сидел, не шелохнувшись.
— Скажи что-нибудь, — попросила я жалобно, почему-то больше не видя смысла извиняться.
К чему Рейгу мои извинения? Как будто они что-то исправят.
Внутри шел кровавый дождь.
Призрак поднялся на ноги, глядя куда-то вглубь собственных мыслей.
— Мне надо… надо подумать, — сказал он и прошел мимо, как будто я была чужой, незнакомой женщиной, случайно встреченной им на улице.
Открыв дверь, Рейг замер на пороге, вцепившись побелевшими пальцами в дверной косяк, словно сомневался, не вернуться ли, и робкая надежда вскинула голову.
Он стоял так секунды три, затем все же двинулся к лестнице.
Скрип ступенек под его тяжелыми шагами сложился в погребальную мелодию.
Глава 24
После ухода Рейга я еще долго сидела, уставившись в одну точку. В душе было пусто, чувства словно атрофировались, но я понимала: это временно. Короткая передышка перед новой агонией. Вскоре боль вернется и захлестнет меня с головой.
Пока этого не случилось, я заставила себя подняться с постели, сунула в зарядку мобильник, почистила зубы, потому что не собиралась завтракать, и подошла к зеркалу. Глядя на свое отражение, я долго, с каким-то тупым остервенением расчесывала волосы, пока, наэлектризованные, они не начали тянуться к зубцам расчески. Тогда я опустила руки. Вдруг мне захотелось себя ударить, захотелось себя избить, в ярости отхлестать по щекам и так выпустить застрявшую внутри боль.
Сама виновата. Надо было открыться раньше, и, возможно, он бы...
Что? Не ушел?
Ушел бы все равно. Выбрал бы свою настоящую, но хотя бы сейчас меня бы не мучили угрызения совести.
Навралась на целую жизнь вперед.
Ледяной панцирь оцепенения никуда не исчез, но внутри него спиралью закручивалась истерика. Анестезия закончилась. Боль росла, заполняла меня всю, вгрызалась в каждую клеточку тела.
Нахлынуло. Накатило.
Разбитая, я отвернулась от зеркала, испытывая острую потребность закричать, но рядом, в кроватке, спала Молли, и шуметь было нельзя. А хотелось. Дико, страшно. Орать в утренние сумерки, рыдать в тишине, швыряться вещами, но я только подняла руку и впилась зубами в белую мякоть предплечья. В этот момент я словно обезумела и могла бы прокусить свою плоть до крови. Остановила меня не боль — боли не было, а ощущение, что мои верхние и нижние зубы вот-вот встретятся друг с другом.
— Ты с ума сошла, Агвид, — шепнула я себе, разглядывая лунки на коже и круглый наливающийся синяк. — Совершенно спятила.
Но я любила его. Любила. Так сильно любила! И не знала, что делать со своим израненным сердцем.
После того как Молли проснулась и опустошила бутылочку со смесью, мы уехали. В заначке осталось немного денег. Это были мои личные сбережения. До самых родов я пыталась подрабатывать в интернете, чтобы не сидеть у Хакона на шее, потом, с Молли на руках, работать стало невозможно, но я успела кое-что отложить. Очень мало.
Хватило на такси и осталось на продукты. На эти накопления мы с малышкой могли бы безбедно прожить неделю или бедно целый месяц, а потом пришлось бы что-нибудь искать.
Я была готова, даже хотела сама себя обеспечивать, и с этой мыслью остановилась напротив квартиры, где жила с Хаконом девять месяцев своей беременности.
Дверной замок на вид был тот же, но ключ к нему отчего-то не подошел.
Растерянная, я помялась на пороге. Надеясь на чудо, подергала за дверную ручку, потом сдалась и позвонила бывшему мужу.
— Да? — ответил Хакон после пары гудков.
— Ты сменил замки?
— Сменил.
— И как мне теперь попасть в квартиру? — Под ложечкой засосало, внутри грозовыми тучами сгустилось дурное предчувствие.
— А зачем тебе в нее попадать? — в голосе муженька прорезались вкрадчивые злорадные нотки. — Ты же теперь живешь со своим новым спонсором. Или бросил тебя богатый любовничек? Понял, какая ты и…
— Все у нас с Рейгом в порядке, — я отключилась. Меня трясло. Глумливый тон Хакона оставил на коже липкую паутину грязи.
Мерзавец!
С дочкой на руках я обреченно привалилась к закрытой двери.
И куда нам?
Проситься назад к приемным родителям не вариант. Там теперь живет другая Агвид, а призрак старой отправлен на свалку неокупившихся коммерческих проектов. Дома меня не ждут. Нет у меня больше дома. И на съем денег не хватит.
Мобильник, прижатый к заднице, завибрировал, и я суетливо полезла за ним в карман джинсов. Решила, что Хакон передумал и готов после работы передать мне ключи от нового замка, но писали с незнакомого номера.
«Возвращайся».
Я нахмурилась, гипнотизируя взглядом белые буквы на черном фоне.
Новое сообщение: «Не сдавайся», а следом еще одно, такое же короткое: «Борись».
Кто это? Что это все значит?
Поколебавшись, я попыталась позвонить неизвестному абоненту, но тот оказался вне зоны действия сети.
Молли расхныкалась.
В голове была полнейшая каша.
Возвращайся. Не сдавайся. Борись.
Как именно бороться? Я ведь всего лишь хрупкая женщина, без связей, без надежного тыла в лице любящих родителей-оборотней, без статуса истинной пары. Как я должна бороться за свою любовь?
Или не сдаваться значит не терять надежды? Верить. Не убегать далеко, чтобы Призраку не пришлось меня искать?
Что, если этому таинственному анонимному отправителю известно то, чего не знаю я: нечто важное, меняющее ситуацию в корне, детали, нюансы, которые позволят мне надеяться?
Рейг ведь не выгонял меня из дома, не приказывал валить из его жизни — просто взял паузу, чтобы подумать, разобраться во всем и принять решение.
Могло ли это решение быть в мою пользу? Мог ли оборотень выбрать женщину, которую желала его человеческая сущность, а не звериная?
Очень хотелось пойти по пути наименьшего сопротивления и вернуться туда, где я была так счастлива. К Рейгу. Хотя его дом и опустел, словно погрузившись в густую тень, меня все равно тянуло в эту обитель сладостно-горьких воспоминаний. В атмосферу потерянной сказки. К вещам, пропитанным запахом любимого человека. Там я словно была к нему ближе.
Хрустящий подгузник нагрелся под ладонью, и в нос ударила характерная вонь. Молли расплакалась. Ей не нравилось чувствовать себя грязной.
— Сейчас, малышка, сейчас что-нибудь придумаем.
Я огляделась. Разумеется, нигде на лестничной клетке не нашлось пеленального столика.
Вернуться, вернуться, вернуться. Как же мне хотелось вернуться, а не шататься по городу с сумками и грудным ребенком.
В голову пришла дурацкая идея, бредовая и неловкая, но я не смогла отбросить ее в сторону. Под бешеный грохот сердца я вытащила мобильник и набрала смс: «Мне уйти?» — и, напряженная, стала ждать ответа.
Я не была уверена, что ответ придет, что в праве тревожить Призрака сообщениями, но теперь, когда я все-таки это сделала, вернуться домой без его согласия казалось невозможным. Я должна была — должна была! — получить разрешение остаться лично от него. Глупый порыв, но он поставил меня перед фактом: ответ Рейга либо подарит мне надежду, либо окончательно столкнет в пропасть отчаяния. Так или иначе в наших отношениях хотя бы что-нибудь прояснится.
