class="p1">— Тебе, наверное, интересно, что приключилось с ним и почему он принял облик Дракона? — спросил падре, не смотря на меня.
Где-то внутри себя я надеялась, что все-таки там будет обычная человеческая рука, а крыло окажется лишь ночной галлюцинацией, но вид темно-коричневого кожистого органа с бугрящимися наростами отбросил все сомнения.
— Это… выглядит ужасно, — тихо заметила я. — Конечно, блин, мне интересно, что с ним случилось!
Падре принялся осторожно обтирать израненные места, не морщась от прикосновения к крылу, точнее его ошметкам, потому что часть ткани странно почернела и скукожилась, словно постепенно высыхала.
— Знаешь, я тебе расскажу нашу историю, но жду от тебя сочувствия и прошу меня не осуждать, — он на мгновение остановился и взглянул на меня. — Ты меня понимаешь? То, что ты узнаешь, не должен услышать никто из наших людей.
— И даже Агриппина? — насмешливо спросила я, приподнял одну бровь.
— Она знает не все.
— Но о Драконе и об Анатоле она знает? — уточнила я.
Падре кивнул.
— Благодаря ей, он все еще жив. Это долгая история. Все началось с того, что к нам в приют пришел бродяга. Он шел из дальних краев и почти умирал, но все-таки нашел нас. Когда мы с Агриппиной увидели его под дверьми нашего приюта, мы были уверены, что он уже испустил дыхание. В ту ночь стояла полная луна, — тут Грегори остановился, присел на топчан рядом с Анатолем и посмотрел вдохновленно наверх, словно видел сейчас ту ночь и ту круглую луну на сером потолке в темных разводах. — Она была такой круглой и светила так ярко, что некоторые предметы можно было рассматривать как днем. Тот бродяга был покрыт страшными язвами, из которых сочилась зелено-бурая слизь. Язвы виднелись повсюду — на ногах, руках, даже на лице. Но мы никому не отказываем в нашем приюте, поэтому, убедившись, что он дышит, затащили его внутрь и положили прямо у порога. Несколько дней Мадлен, моя жена, — голос Грегори осекся, но он тут же продолжил, — выхаживала болезного — она обтирала ему уксусом раны, промывала водой сухую кожу и старалась накапать в рот хотя бы несколько капель бульона. Как ни странно, но через день бродяга очнулся и поведал, что он был предводителем мятежников в другом конце страны. Они жили в далеких густых лесах и планировали очередной налет, как налетел страшный вихрь, после которого выжил он один и то чудом! Но после того события он сильно заболел — начал покрываться сочившимися язвами. Он ходил из одного села в другое и каждый раз оставлял после себя смерть. Те люди, рядом с которыми он находился, неизбежно умирали. В конце концов, в одном глухом селе ему рассказали о ведьме с Гиблых Болот, которая сможет вылечить его недуг. В поисках этой ведьмы он и набрел на наш приют. Неподалеку отсюда и начинаются те места, куда ушла жить ведьма, — падре говорил спокойно и без спешки, не глядя на меня. — Про нее ходили всякие слухи. Я еще был совсем юным, когда она ушла от людей. К ней потом отряд засылали, чтобы убить ее, только вот не вышло. Тогда выжило всего два человека, да и те тронулись умом. Поэтому я не знал, жива ли она и сможет ли действительно оказать помощь больному путнику.
Тут падре сделал паузу, чтобы вновь замотать израненное крыло.
— Это была чума, — прошептала я, осененная догадкой.
— Да, вероятнее всего, — согласился Грегори. — Лекарства от нее не существует..
— Но, подожди, — воскликнула я. — Если ты общался с больным чумой, то…
— Почему я жив? — грустно закончил за меня падре.
Я лишь кивнула, в нетерпении ожидая продолжения истории.
Вскоре преподобный удовлетворил мое желание.
— Когда мы поняли, что это чума, я немедленно убрал Мадлен от того бродяги. Я велел запереть его здесь, в этом подвале. Он лежал там, — падре махнул рукой на противоположный край стены, где сейчас высилась лишь гора грязной одежды да корзина с парой гнилых яблок. Я с содроганием взглянула туда, подумав, что никаких прививок от такой болезни тут еще не изобрели. — Однако, было слишком поздно. Мадлен заболела первая. У нее начался сильный жар, бред, она все чаще находилась не здесь, а витала в своих ужасных снах. Ее тело начало покрываться язвами, также как и тело бродяги. Раны сочились гноем и ничего не помогало.
Падре замолк и я увидела, что ему тяжело вспоминать те дни. С сожалением я смотрела на него, представляя, что ему пришлось пережить. У меня в горле встал ком, и я не знала, как мне лучше поступить. Я не была уверена, что сейчас ему нужно мое утешение. Тем временем преподобный продолжал говорить, глядя в прострации куда-то в сторону, словно рассказывал свою историю невидимому рассказчику.
— Затем заболела Агриппина, еще несколько наших людей, живших в приюте, в том числе сиделки-монахини. Я не знал, что делать. От отчаяния я буквально не находил места и рвал на себе волосы. Я кричал и срывался на бродягу, который принес ужасную болезнь в наш приют. Сейчас я жалею об этом, он хотел помощи, он желал спасти свое тело и свою душу. Он был уверен, что проклят и верил, что ведьма сможет помочь ему. Одной ночью, когда Мадлен переставала узнавать меня, мы собрались выдвигаться на Болота, хотя преподобный приюта — святой Марк был против. Он лишь молился и уповал на господа бога, на его помощь. Но я потерял всякую надежду. Мне было все равно — хоть спуститься в сам ад за помощью, лишь бы Мадлен осталась жива и здорова. Но этой же ночью бродяга умер.
Падре снова осекся и я увидела, что в глазах у него заблестели слезы. Я не смогла себя сдерживать и подбежала к нему, обняла и сказала:
— Ах, Грегори! Как это все ужасно. Поистине трагические события.
Падре вздохнул, собираясь с силами и продолжил:
— За бродягой умер и преподобный, а через одну ночь умерла и моя Мадлен.
Тут священник перекрестился и замолк. В его глазах я читала боль.
Мы молчали несколько минут, а я не решалась перебивать эту тишину. Я чувствовала, что это особенное молчание, которым мы поминали Мадлен. Я думала о том, что она была прекрасным человеком с доброй душой. Грегори начал также внезапно, как и остановился.
— Анатоль. Мой друг. Мы давно знали друг друга и дружили много лет. Как раз в то время он приехал к нам, услышав об эпидемиях чумы, поражающих
