— Ты ошибаешься, — я пыталась, но так и не смогла избавиться от дрожи в моем голосе.
— Я не ошибаюсь, — говорит он тихо, — Майкл твой отец, не так ли? Счастливый ублюдок.
Он просто продолжал говорить, и чем больше он лепетал, тем больше я рисковала все ему рассказать.
— Ладно, хорошо, это было действительно замечательно, но я замерзла и у меня еще есть дела, — опять отворачиваюсь от него, и иду вглубь кладбища.
— Где сейчас твой брат, Клара? — зовет он меня. — Знает ли он, что у него настолько хорошая родословная?
— Не смей говорить о моем брате. Оставь его в покое. Клянусь …
— Тебе не нужно клясться, дорогая. Я не интересуюсь парнем. Но, как я сказал, есть другие, которых может заинтересовать его увлекательное происхождение.
Мне кажется, что он пытается меня шантажировать. Я останавливаюсь.
— Что ты имеешь в виду? — я бросаю на него взгляд через плечо.
— Я хочу, чтобы ты рассказала мне историю.
Он сумасшедший. Я разочарованно вскидываю руки, и пробираюсь дальше сквозь снег.
— Все в порядке, — говорит он, посмеиваясь, — В другой раз.
Мне даже не нужно было оборачиваться, я и так знала, что он превратился в птицу.
— Кар, — говорит он мне, насмешливо, проверяя.
Сумасшедшие долбанные ангелы! Чувствую, как я расстроена, сейчас расплачусь. Я пинаю снег под ногами, отбрасывая клочок мокрой, черной земли, хвои, гнилых листьев, сухой травы, кусочков щебня. Я наклоняюсь и поднимаю небольшой камень, гладкий и темный, как будто он лежал где-то на дне реки. Я верчу его в руках.
— Кар, — говорит Семъйяза в облике ворона.
Я швыряю камень в него.
И это хороший бросок, из тех, за которые берут в женскую сборную по софтболу в Стэнфорде. Этот бросок не был человеческим. Он рассекает воздух, как пуля, летит над забором, прямо в назойливое Черное Крыло. Моя цель достигнута.
Но бросок не навредил ему.
Камень попал в ветку, которая сейчас была пуста, и тихо упал в снег на травяном покрове. Я снова одна.
Пока.
Я с нетерпением жду, когда смогу разжечь огромный огонь в камине, приготовить что-нибудь поесть для меня и Билли, и, может быть, повесить некоторые рождественские украшения, позвонить Венди, узнать, может быть, она хочет пойти в кино или что-то в этом роде. Мне нужно немного нормальности. Но, сначала я останавливаюсь в продуктовом магазине.
Именно там, посреди стеллажей с выпечкой, я сталкиваюсь с Такером.
— Привет, — выдохнула я. Я проклинаю свое глупое сердце, за то, что оно так стучит, когда я вижу его, стоящего там в белой футболке и дырявых джинсах, держащего в руках корзину с зелеными яблоками, лимоном, упаковкой масла и пакетом сахара. Его мама будет печь пирог.
Он с минуту смотрит на меня, как бы решая, стоит ли говорить со мной, или нет.
— Ты ужасно одета, — в конце концов, говорит он, осматривая мое пальто и черное платье, высокие черные ботинки, то, как мои волосы собраны в аккуратный шиньон11 на моей макушке. На его лице появляется насмешливая улыбка. — Дай-ка угадаю: ты магически телепортировалась с некой причудливой Стэнфордской вечеринки и не можешь вернуться обратно?
— Я вернулась с похорон, — отвечаю я жестко, — С Аспен-Хилл.
Он сразу же берет себя в руки. — Чьих?
— Уолтера Прескотта.
Он кивает. — Я слышал об этом. Инсульт, ведь так?
Я не отвечаю.
— Или не инсульт, — предполагает он, — Он был одним из твоих людей.
Моих людей. Мило. Я начинаю уходить, потому что это мудрый поступок — просто уйти, не цепляться к нему, — но потом я останавливаюсь, оборачиваюсь. Ничего не могу с собой поделать.
— Не делай этого, — говорю я.
— Не делать чего?
— Я знаю, ты злишься на меня, я понимаю, почему все именно так, я понимаю, правда, но тебе не обязательно быть таким. Ты был добрейшим, самым милым и порядочным человеком, которого я когда-либо знала. Не будь придурком из-за меня.
Он смотрит в пол, тяжело сглатывает. — Клара…
— Прости, Так, я знаю, мне не стоило этого говорить, но мне правда жаль. За все, — я развернулась, чтобы уйти. — Буду держаться от тебя подальше.
— Ты не позвонила, — говорит он прежде, чем я успела убежать.
Пораженная, смотрю на него. — О чем ты?
— Этим летом. Когда ты вернулась из Италии, перед поездкой в Калифорнию. Ты была дома в течение двух недель, не так ли? И ты не позвонила. Ни разу, — с осуждением в голосе говорил он.
Из-за этого он расстроен?
— Я хотела, — говорю я, потому что это правда. — Я была занята, — добавляю я, так как это ложь.
Он улыбается, гнев исчезает с его лица, становится своего рода разочарованным.
— Мы могли бы поболтать, прежде чем ты уехала.
— Прости, — бормочу я снова, так как не знаю, что еще сказать.
— Это просто… Я подумал, может быть, мы бы могли быть…., — он прочищает горло, прежде чем говорит это слово, — Друзьями.
Такер Эйвери хочет быть моим другом.
Сейчас он выглядит таким уязвимым, глядя на свои ботинки, из-за загара его уши слегка покраснели, а плечи напряжены. Я хочу подойти и положить руку ему на плечо. Хочу улыбнуться и сказать: Конечно. Давай будем друзьями. Я хочу быть твоим другом.
Но, я должна быть сильной. В первую очередь, я должна помнить, почему мы расстались: чтобы у него была жизнь, в которой он бы не подвергался нападению падших ангелов в конце свидания, где бы он мог целовать свою девушку без ее буквального зажжения, как бенгальского огня на четвертое июля12, где бы он оставался в неведении. Ему нужен кто-то нормальный. Кто-то, кто будет вместе с ним стареть. Кто-то, кого бы он мог защитить так, как мужчина защищает женщину, а не наоборот. Кто-то, но не я.
В смысле, еще пять минут назад меня шантажировало Черное Крыло, Ради Бога. На меня охотится падший ангел, который хочет добавить меня в «коллекцию». Я собираюсь сражаться. Возможно, умру.
Делаю глубокий вдох. — Не думаю, что это хорошая идея.
Он смотрит на меня. — Ты не хочешь быть друзьями?
Я стараюсь не встречаться с ним взглядом. — Нет. Не хочу.
На этот раз, я рада, что он не может прочитать мои мысли, как это делает Кристиан. Он не знает, как много я думаю о нем, как мечтаю о нем, даже несмотря на все это время — мое сердце все еще болит при виде него, как хочу коснуться его, услышать голос. Он не видит, что мы не можем быть друзьями. Он не видит, что каждую минуту, которую я провожу с ним, мне бы хотелось, чтобы он меня обнимал. Я помню его губы на моих.
Я никогда, никогда не смогу относиться к нему, как к другу.
Я все делаю правильно, говорю я себе. Я все делаю правильно. Я все делаю правильно. Он должен жить своей жизнью, а я своей.
