– О! Какие жалобы? – фыркнула Эмма. – Ваше общество меня нисколько не смущает.
– Ещё немного и вы пойдёте пешком, – ответил Глер.
– Что? – она постаралась выпрямиться, чтобы не выдавать себя и притвориться недотрогой, но кого тут обманывать?
Глер сам притянул “недотрогу” ближе, прижав к себе крепче, а потом поцеловал её в макушку, чтобы совсем никуда не делась.
– Не ершитесь. Десять часов могут быть интереснее, чем вы думаете. На том свете отоспимся.
Глава про долгую ночь
Между Эммой и Глером – поразительная тишина. Оба смущены, напряжены и боятся шевелится. Почему? Да стоило только уйти первичному страху за жизнь, как пришёл страх новый… за чистоту мыслей, что теперь нещадно терзали.
Чем медленнее тащилась уставшая лошадка, тем сложнее становилось находиться так близко, под общим плащом. Эмма уже устала отодвигаться, тело её затекло, а горячее плечо Глера так и манило откинуться и просто уснуть. Глер же старался держаться подальше, но увы, с каждым шагом лошадки они оказывались ближе и ближе.
– Это невыносимо, – в какой-то момент всхлипнула Эмма.
– Давайте будем сохранять спокойствие. Мы в вынужденном…
– О, не будьте истуканом с этим вашим “спокойствием”, терпеть не могу! – капризный голос казался каким-то неестественным, будто его, Глера Эмма, так не говорит.
Хотя… так ли давно она стучала ножкой об пол и возмущалась посреди его номера в Небиолло?
– Ну давайте все тут будем “неспокойны”, – раздражённо фыркнул Глер.
Они оба мгновенно завелись и будто в миг стали недругами.
– От того, что мы тут делаем вид, что всё хорошо…
Эмма выдохнула. Она совершенно точно понимала, что просто-напросто оба на взводе, спрятала лицо в ладонях и медленно выдохнула.
– Я устала, – шепнула Эмма, и Глер кивнул, уперев подбородок в её макушку и зажмурившись.
Он тоже всё понимал, ясно было, что предстоящие часы наедине пугают едва ли не больше, чем всё, что происходило с ними раньше. А ещё всё темнее и запутаннее неизвестность. Голод мучает снова и преследование, и темнота леса.
Казалось, что там, посреди океана, Эмма была в своей тарелке, хоть и разрыдалась в секунду отчаяния. Тут же уверенность её таяла, и снова перед Глером была та девочка, встреченная впервые.
– Скоро граница с Нортонским лесом, – тихо произнёс Глер, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и не раздражённо.
– И что там? Ещё страшнее и ещё темнее?
– Давайте-ка остановимся. Вы напоите нашу лошадь, и мы быстро домчим до границы. Может, нам повезёт и там найдётся старый пост, я знаю, что раньше такие были. А не повезёт, так заночуем как придётся. Хорошо? Не стоит проводить в седле всю ночь.
Эмма кивнула, они спешились, и Глер стянул плащ. Теперь, когда можно было разойтись друг от друга на несколько футов, оба ощутили могильный холод, пронизывающий ветер и липкий страх.
Лес казался совсем не волшебным и не прекрасным. От земли веяло сыростью, стелился низко туман, и совсем не прельщала влажная трава в качестве ложа для сна.
Эмма смотрела по сторонам, чувствуя себя потерянной и одинокой, будто Глера не было рядом. Пусть он стал неожиданно раздражать, пусть его слова стали казаться неправильными, а поддержка недостаточной – Эмма не хотела разлучаться с ним ни на секунду.
Она наполнила водой глубокую борозду, у которой лошадка так удачно остановилась, и потом повторила это ещё дважды. Глер всё это время сидел в стороне на поваленном стволе дерева и что-то крутил в руках.
– Глер?
– Да?
– Мы… можем ехать? Что вы делаете?
– Да вот. Пытаюсь понять, как я без артефакта смог подорвать землю.
– Разве в детстве мы такого не делали?
Эмма вытянула руку и стала думать о том, как бы земля потрескалась, пришла в движение под её пальцами, но увы. Даже дорожная пыль, покрывшая траву у обочины, осталась недвижима.
– Делали, в том то и дело… И я был достаточно смышлёным в этом вопросе. Все считали, что Глер Мальбек, сын солдата, будет великим магом, – он рассмеялся.
– А про меня говорили только, что я похожа на мать… хотя во мне от матери совсем ничего! Я – копия бабушки. Теперь мне кажется, что они имели ввиду то, что мама была скверной волшебницей и едва окончила школу. За всю жизнь она ни разу не коснулась земли.
– Может, в этом дело? В детстве мы все играем на земле… Связаны с ней.
– Не знаю, как вы…
– Ой, бросьте, – Глер подобрал ком земли и растёр между пальцами. – Только не говорите, что не играли во дворе и не делали земляных големов? Не проращивали семечки? Не устраивали битвы?
Эмма задумалась, привязала лошадку к сухому дереву, стоящему у дороги, и подошла к Глеру.
Она тоже подобрала ком земли и растёрла в руке.
– Мои сёстры были талантливее меня. Да, сейчас всюду трубят, какая я уникальная, но это из-за синих волос и водной магии. На деле я всегда считалась чудной и слабой. Странной. Но я никогда не могла оживить голема и тратила кучу времени, чтобы его смастерить. Семечки проращивала кое-как и часто бросала дело, не закончив. Я пошла учиться праву, а не чему-то полезному.
– Право – это полезно.
– О… прошу вас. И к чему оно мне?
Эмма стала лепить из грязи, в которую превратила землю, человечка.
Глер же стал подавать новый материал. Веточки, листики.
Так играли дети на улицах, делали этих человечков и устраивали бои не на жизнь, а насмерть. Приходили потом грязные, все в пыли, а матушки их ругали.
До чего странно было теперь наблюдать, как юная леди восемнадцати лет лепит с молодым мужчиной голема. Они даже замолчали, увлечённые процессом.
Спустя некоторое время оба переглянулись в волнении. Оживёт? Или нет?
Обязан ожить.
Глер и
