Хозяин остановился перед стулом Глера, и на секунду Эмме показалось, что сейчас им придётся собираться и идти своей дорогой.
– С чердака ни шагу, – велел постовой, окинул строгим взглядом так и не скинувшую плаща Эмму, и уселся в кресло в дальнем углу.
– Кушайте… кушайте…
Хозяйка смотрела на гостей с жалостью, и, если бы не это, пожалуй, Эмма бы от страха сбежала.
Ей не нравилось, что её подозревали. Что её сдадут при первой возможности. Казалось, будто эти простые люди несправедливы, в то время как встреченные ранее аристократы и богачи – были милы и любезны.
Но милая женщина-хозяйка внушала спокойствие. Она была пухлой и очаровательно свеженькой. С белой кожей и пшеничного цвета волосами. Невысокая, румяная. Эмма с каждой минутой всё больше убеждала себя смотреть не на строгого постового, а на его милую супругу.
– Мы пойдём спать, – кивнул на прощание Глер, когда с ужином было покончено, а Эмма нехотя отлепилась от камина, тут же ощутив холод.
Но на чердаке было удивительно жарко, хоть и пахло соломой и пылью.
Эмма скинула плащ, Глер постелил его в углу, сделав ложе, и оба сели на краешек, не решаясь лечь. Их голем устало бродил рядом, как ручной зверёк, магия в нём истощалась, и скоро он уже должен был уснуть.
– Нужно спать, завтра будет тяжкий день, – шепнул Глер.
Эмма подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Я могу вас попросить?
Глер не мог видеть, как её щёки залила краска, а глаза налились слезами отчаяния.
– Обнимите меня, прошу вас. Если вы скажете, что не станете – я не приму… Я так…
Она не стала говорить дальше, потому что Глер и без этого потянулся к ней, погладил кончиками пальцев её щёку, а потом крепко обнял.
– Не бойтесь, Эмма… Я буду с вами сегодня и никуда не денусь.
– Обещаете?
– Обещаю.
Глава про ночь обещаний
Он обещал. А обещания Глер выполняет.
Эмма никак не могла уснуть, вот уже третий час к ряду, и это при том, что устала ужасно. Корсет давил, неудобно упирался в кожу спины, и уснуть было никак нельзя. Сырые нижние юбки остужали кожу, противно липли, да ещё щекотали необработанными краями.
А Эмма страдала и ворочалась, пока не почувствовала на своей талии руку Глера.
Она не решилась спросить, в чём дело и чего он хочет, но догадалась, что бедолаге просто мешают спать и решила затихнуть.
“Он устал, а ты тут ворочаешься!” – проскрипел голос, явно ухмыляясь.
“Ну что я могу?.. не привыкла спать на соломе в корсете!”
“А в домике нашего батюшки никого ничего не смущало…”
“А там я была… пьяна!”
Эмма стала ждать, оставит ли Глер её талию или так и будет спать. Мгновения одно за другим утекали, и если бы оба в этот момент прислушались к себе со стороны, непременно бы поняли, что сердца их бьются одинаково надрывно, а дыхание еле-еле пробивается сквозь этот стук.
А всё оттого, что Глер потянулся к шнуровке и ловко развязал узел.
– ..Гл… – начала было Эмма.
– Вам трудно дышать. Неужели вы думаете, что я не понимаю?
Она вздрогнула, когда он с силой потянул, освобождая борты корсета, а потом блаженно выдохнула.
– Силы Святые, спасибо вам, – шепнула Эмма.
Корсет и сырой шёлк легли кучей к дымовой трубе, а освобождённая от них Эмма осталась в сорочке, кусая губы от смущения.
– Вы замерзнете, если…
Эмма стала мотать головой, будто Глер начал говорить что-то поистине ужасное, завозилась на уже нагретом телами плаще и перевернулась на другой бок.
Глер отпрянул, а потом вдруг поднял руку и сжал плечо Эммы, стараясь до последнего не смутиться окончательно собственного порыва.
– Глер…
– …если вы скажете какую-нибудь глупость, то лучше… лучше совсем уж молчите.
Она кивнула.
– Я никогда не спала с мужчиной… вот так.
– Вы спали со мной, – улыбнулся он, понимая, что может сейчас сделать со своей великолепной напарницей буквально что угодно, и размышлял о том, как от этого удержаться.
– Да, но вы были на полу… и мы с вами не сами сделали этот выбор. Глер… вы обещали меня обнимать, прошу вас, обнимите меня.
– Эмма, мы не можем… вы практически обнажены и…
– Я вас прошу! – ей казалось, что она уже умоляет, что это всё неприлично и глупо, что пора залиться краской и сбежать в самый дальний угол, прекратить просить о невозможном, но в ту секунду, когда почти решила – он тоже решился.
Руки Глера легко обхватили её талию, лишённую корсета, и будто кто-то с силой ударил обоих по голове, высекая из глаз искры. Повисла тишина.
Это было откровение. Большее, чем поцелуй или касания рук.
И от обнажённой кожи отделяла только тонкая ткань сорочки, сквозь которую так близка и ощутима была широкая горячая ладонь.
И лбы соприкоснулись, будто и того было мало.
И пальцы Эммы легли на плечи Глера, сжали тонкую ткань рубашки и смело переместились на шею. Он сглотнул. Она провела самыми кончиками пальцев по его напрягшейся шее и прикрыла глаза.
Так трогательно показалось и ему, и ей то, что они сейчас рядом, что одни, что вопреки целому миру с его дурными правиламиь считают себя женатыми.
– Вы – моя Эмма, – шепнул Глер, понимая, что между их губами становится всё меньше пространства. Что он уже ощущает её дыхание щекой. Что их носы соприкасаются.
– Ваша…
– И что бы нас ни ждало, вы должны это помнить.
– Буду…
– Вы станете моей женой, – он не спрашивал, он утверждал, а она кивнула, проводя по его щеке кончиком носа.
– Стану.
– Что бы с нами ни случилось. Где бы мы ни оказались.
