Я думаю, что большую часть тех первых дней я провела, прячась под таким количеством мехов, какое только могла надеть, и обильно рыдая. — Ее брови опускаются, и она выглядит недовольной собой. — Боже, наверное, я много плачу.
— Ты была напугана, — говорю я, чувствуя необходимость защитить ее. — Я это понимаю.
Взгляд, который она бросает в мою сторону, полон удовлетворения.
— Мы все были напуганы. Просто некоторые из нас справились с этим лучше других. Я была одной из плаксивых людей, а не одной из сильных. Меня это вполне устраивает. У людей разные сильные стороны, понимаешь? У меня нет храбрости. — Пока я наблюдаю, она поднимает нашего сына и притягивает его к себе, обнимая. — Думаю, что я лучшая мать, чем воин. Я определенно больше воспитатель, чем боец.
— Я не вижу в этом никаких проблем.
— Хорошо, — говорит она со смешком. — Потому что я не думаю, что смогу измениться. Джорджи, однако, сильная. И храбрая. Лиз тоже. И Кайра. Они были нашими лидерами, когда остальные из нас не знали, что происходит. — Она пожимает плечами и целует Пей-си в лоб, даже когда он вырывается из ее объятий, потянувшись за костями, с которыми играл. Она позволяет ему сползти с ее колен и смотрит на меня, выражение ее лица полно тепла и привязанности. — Во всяком случае, я была занята тем, что пряталась ото всех. Мне казалось, что вы все выглядели очень устрашающе. С рогами и хвостами, горящими глазами и синей кожей вы все выглядели очень свирепо. Со всеми, кто пытался заговорить со мной, я пряталась за Кайрой и ждала, пока они уйдут. — Она поднимает на меня брови. — Признаю, не очень храбро.
Я по-прежнему не вижу в этом никакой вины. Я пытаюсь представить себя на ее месте, полную страха и окруженную незнакомцами. Я думаю, что она очень храбрая, независимо от ее мыслей.
— Ты догнал нашу группу как раз в тот момент, когда мы возвращались в Пещеру племени. Ты подошел с этим большим мертвым животным, перекинутым через плечо, как какой-нибудь пещерный человек, и бросил его к ногам Вэктала, выглядя таким гордым собой. Ты смотрел на девушек так, словно мы должны быть впечатлены твоим мастерством.
— А ты не была?
— Я не знаю, подходящее ли слово «впечатлена». Я точно помню, что это заставило Ариану расплакаться, потому что до этого она никогда не видела целого мертвого животного.
Я не знаю, которая из них А-ри-а-на.
— А ты что подумала? — спросил я.
Ее глаза загораются.
— Я помню, как подумала, что ты явно пытался произвести впечатление на девушек, и если это был твой способ сделать это, то ты потерпел неудачу.
Я ухмыляюсь этому.
— Что я должен был сделать, чтобы произвести на тебя впечатление?
— Принеси мне шубу, — смеется она. — Или горячий суп. В мире, откуда я родом, все мясо, которое мы едим, расфасовано в красивые, аккуратные маленькие контейнеры. Нам не обязательно убивать животное, чтобы поужинать. Ты просто достаешь упаковку мяса и готовишь его.
Я пытаюсь представить это и терплю неудачу.
— Я… не понимаю.
— Я знаю, — в голосе Стей-си звучит удивление. — Я говорила тебе об этом дюжину раз, но ты так и не понял этого. Думаю, это то, что ты должен увидеть, чтобы поверить. Во всяком случае, это животное — это был двисти — свело нас вместе.
— Правда?
Ее улыбка становится шире, радостнее, и мое тело реагирует на ее удовольствие. В этот момент она выглядит такой счастливой, что это заставляет меня страдать от желания. Я хочу, чтобы она была так счастлива все время.
— Да, — говорит она, продолжая свой рассказ. — Итак, ты был там с этой крупной добычей, которой гордился, а все мы, люди, только что прибыли в пещеру. Все выбегали нам навстречу, и это было очень ошеломляюще. Я помню, как ша-кхаи пытались поприветствовать нас и направить к огню, но мы, люди, были напуганы, поэтому хотели держаться вместе. Кто-то все же отвел нас к костру и сказал тебе принести добычу, чтобы мы могли ее поджарить. Я помню, ты был очень расстроен при мысли о том, что все это вкусное сырое мясо будет сожжено.
Я хмыкаю в знак согласия. Даже сейчас мне все еще трудно понять, почему люди хотят обжарить свое мясо перед тем, как его съесть. Когда я впервые осознал это, я подумал, что Харрек дразнит меня. Оказывается, что, хотя некоторые люди едят мясо свежим, большинство предпочитает обжаривать его до тех пор, пока не выгорит кровь… вместе со всем этим вкусом. Я подавляю дрожь.
— Это выражение у тебя на лице, — хихикая, говорит Стей-си. — У тебя было именно такое выражение лица. Ты не умеешь скрывать свои чувства, Пашов. Никогда не умел.
Я потираю подбородок, чувствуя себя немного глупо.
— Я не понимаю, почему ты хочешь есть его подгоревшим. Это странно.
Ее улыбка становится шире, и мой кхай начинает тихо петь у меня в груди при виде ее восторга. Когда она вот так счастлива, ее глаза сияют, а круглое лицо расплывается в улыбке. Я думал, что у людей странные лица? Стей-си прекрасна в свете огня, несмотря на всю свою необычность.
— Ты принес двисти, — продолжает она, ее голос низкий, ровный и почти гипнотизирующий. — И начал разделывать его прямо у нас на глазах. Помню, позже ты сказал мне, что хотел выбрать лучшие части для людей, чтобы произвести на нас впечатление, но мы подумали, что ты поступил подло, разделав его прямо у нас перед носом. Я сидела ближе всех к тебе, и ты открыл рот этой твари и… — она делает рубящий жест рукой. — Бац, ты отрезал ему язык. А потом ты повернулся и предложил это мне.
Я медленно киваю.
— Язык просто восхитителен.
Она корчит гримасу.
— В любом случае, ты протягивал мне этот большой, мокрый, окровавленный язык, и я подумала, что это какой-то странный жест.
— Странный жест? — Я не знаком с человеческим термином.
— Как будто ты флиртовал со мной в непристойной мужской манере.
С языком двисти? Когда ее щеки краснеют еще больше, я понимаю, что она имеет в виду. Язык. Ах, я думаю о той ночи, когда я погрузил свой язык в ее влагалище. С тех пор ничего вкуснее не было. У меня даже сейчас слюнки текут, когда я думаю об этом. Я хочу попробовать ее снова, поскорее. Однако я должен быть терпеливым.
— Я бы не стал делать ничего подобного.
— Теперь я это знаю. Ты просто был вежлив. Но тогда я
