Педаль вжимается в пол. Я не чувствую ног. Я вообще ничего не чувствую.
Не хочу больше чувствовать. Я устала.
Машина виляет — колесо угодило в выбоину асфальта. Вылетаю на встречку. Надо выровняться… не успеваю: из-за поворота, сквозь туман моих слез, мчится мотоциклист. Беспечный и ни в чем не виновный. «Выровняться не получилось», — думаю со странным спокойствием, а руки сами выкручивают руль до упора.
Я лечу…
В темноту.
И все становится правильным. Больше не больно. Просто темно. Так спокойно. Не нужно ни шевелиться, ни куда-то спешить. Не нужно стараться победить в конкурсе. Доказать кому-то, будто чего-то стою. Кому? Игорю? Доказать… что достойна находиться с ним рядом, аккомпанируя скрипачу, «подающему большие надежды»? У меня нет надежды! Не мне он их «подает». Потому что честный, чудесный и верен жене, а теперь у них будет ребенок. И нельзя мне находиться с ним рядом.
В темноте хорошо. Лучше останусь с ней. Тут безопасно.
Растягиваю пустую картинку вокруг себя. Так выглядит вечность? Благословенная темнота, сотри все мои чувства. От них только боль.
В голове становится пусто. Покой.
— А небо у вас голубое? — вдруг раздается голос. — Жуть какая.
— Это красиво! — возмущаюсь я — и выныриваю из темноты.
Кир стоит, оттопырив коленку, и глядит на меня с любопытством. А в глазах его пляшут лучики.
— Тебе не надоели зеленые листья? Может, попробуем фиолетовые?
«А давай», — хочу согласиться, но не получается: в день, который проходит перед глазами, я ни с чем не соглашалась. Только спорила. Кир глядит на часы и заявляет, что пора принимать таблетку.
«Подожди!» — я пытаюсь заговорить, но не слышу своего голоса. Картинка не подчиняется, я могу лишь смотреть — и слушать, что говорила тогда. Будто видеозапись показывают. И я знаю, что Кир уйдет после того, как я проглочу таблетку.
«Не оставляй меня в темноте!»
Она уже не кажется благословенной. Я хочу схватить его за руку… но картинка прокручивается, и Кир исчезает из кадра, спеша по делам.
А «на повтор» поставить возможно? Концентрирую волю, вытягивая силы из… пустоты.
Кир возвращается в любимую позу, коленка топорщится вбок:
— Тебе не надоели зеленые листья? Может, попробуем фиолетовые?
Душа плавится нежностью. Душа — это где? Душа — это я. Я — это что? Я — пустота в пустоте. Только теперь я — нежность… Хватит ли меня, чтобы заполнить нежностью всю пустоту? Глупый вопрос. Пустоту не заполнишь, это ведь пустота!
Спешу листать воспоминания, пока они подчиняются. Чувствую, как силы уходят, пустота растворяет волю. Не могу управлять собой в пустоте. Но откуда-то знаю: еще можно выбрать картинку, которая растянется вокруг меня в вечность. И уже не согласна видеть одну темноту.
Глаза с золотистыми лучиками на болотного цвета лице. Кир протягивает в ладошке полосатый носок, сложенный треугольничком:
— Примешь?
«Конечно», — хочу сказать я — и снова не получается. Почему, почему я тогда не схватила его носок, не натянула на свою ногу? Бьюсь, тянусь к нему изо всех сил — но уже не могу коснуться…
— Как в вашем мире ухаживают мужчины? — смотрит настороженно Кир. И в глазах цвета хаки прячется боль. Вспоминает «человека со скырпкой»?
Нет мужчин в моем мире — кроме тебя! Я пытаюсь прорваться сквозь пустоту, но она держит крепко.
Все уйдет в пустоту. Все в ней растворится. Так спокойно без чувств. Но я не согласна без них остаться!
Игорь раскрывает футляр, достает из него свою скрипку… Нет, почему ты здесь? Не мешай!
Прости, Игорь. Я так долго мучилась от неразделенной любви — и не знала, что тебя не любила.
Я мчусь по шоссе — скорей, скорей! К Киру.
Поворот руля. Темнота.
Пожалуйста, покажи мне его.
— Диана, ты такая красивая! — Кир выбирается из лопухов.
— Это Эя у нас красивая, — ворчу я недовольно. — А танцует у нас Баба Шу.
Изменить бы хоть интонацию! Пусть слова останутся теми же; я скажу их иначе, и он все поймет.
— Ну, а ты им играешь волшебную музыку, — выдает свою реплику Кир. Не позволено мне, пустоте, изменить ход беседы.
Музыка! Ну, конечно; Кир не зря называл ее магией. Музыка мне поможет, она — концентрация чувств! С ней я сумею прорваться и сказать ему то, что должна.
Картинка меняется. Кир склонился над свитками, разбирая записи Дока. Хмурит брови, бормочет себе под нос… На моей голове ободок мыслетранслятора. Сердце колотится. Опускаю руки на клавиши — я их тогда представляла, вызвав… из пустоты! И они звучали!
Я заиграла Моцарта. Кир выронил свиток:
— Диана… — смотрит с восторгом и благоговением.
Кир, ты почувствовал? Прости глупую иномирянку, называвшую тебя монстром. Если бы в этих «видеозаписях» была функция «редактирование»…
Кира дергает за ухо Гран. Со стоном сминаю картинку. Почему я тогда не шагнула вперед, не прижалась к любимому, прячась у него на груди? Замерла бы на бесконечность в этом мгновении, единственно важном во всей вселенной, и никогда не было бы вокруг пустоты.
Нет в моей памяти такого мгновения. Не случилось. Я его упустила, и уже не могу вернуть.
— Какое у тебя желание? — посмеивается Игорь, ломая сирень.
— Разумеется, победить в конкурсе, — рассудительно отвечает мой голос.
Нет, не мой! Это уже не я!
«Кир!» — хочу закричать, позвать — не выходит ни звука.
Кир…
— Вот зачем ты его приучила смотреть на небо? — упрекает меня Баба Шу. Мы зависли под куполом, над самой крышей. Кир внизу, выглядит таким одиноким… Он поднимает глаза, миг — и они с паучихой нацелили артефакты с боевыми заклятиями…
— Не убивай его! — кричит Эя.
Почему это кричала не я?
— Береги себя, — шепчет Кир, опуская оружие.
А это он говорил мне.
«Береги себя, — молюсь я посреди пустоты. — Господи, помоги ему!»
Вдруг кто-нибудь все же услышит?
— Не хочу вызывать у тебя отвращение, — Кир понуро протягивает очки взамен тех, что я в гневе расколотила. Я кричала тогда: «Чудовище!» Кир, ты лучший на свете. Самый добрый и благородный, самый умный, и такой храбрый. Почему же я не успела тебе это сказать?
— Убери очки. Мне нравится видеть тебя таким, какой ты есть.
Как мало сказано. Я была жадной. Все держала в себе. А теперь уже не исправить, мои крики осыпаются в пустоту. Глаза, полные золотистых лучиков, смотрят с «записи» с грустной нежностью:
— Нам не дадут уйти.
Хочется зарычать от отчаяния, разъяриться, биться о… пустоту. Кир улыбается мне по-детски, теребя в руках Шляпп:
— Страшно…
Страшно? Спотыкаюсь о воспоминание: разве он в таком признавался? Напряженным усилием откатываю «запись» немного назад. Вот мы:
— Думаешь, Шляпп сломался? — я заглядываю Киру через плечо.
— Нет, аппарат в рабочем состоянии. Просто… Страшно. Вдруг испорчу такой шедевр?
Сердце сжимает щемящее чувство. Хочется плакать. Но не получается — я ведь тогда не заплакала. Силы заканчиваются, пустота поглощает. Док сказал нам, прощаясь: «Выбирайте себе приятные воспоминания, когда будете уходить». Я почти не способна что-либо выбирать. Знаю только одно: эту вечность среди пустоты я хотела бы смотреть на Кира.
Спешу. Нужно выбрать лучшее воспоминание. Вот: кладовка; решительный и отважный, Кир клянется, сжимая в руках артефакты с кристаллами попаданцев:
— Освободим вас.
Я касаюсь губами его щеки.
Глаза цвета хаки распахиваются, Кир удерживает меня за плечи…
Замри, пустота! Больше мне ничего не нужно. Не отпускай меня, Кир, пожалуйста…
Он подводит меня к маго-машине, помогает в нее забраться:
— Я выиграл время. У нас все получится.
Меня накрывает паника: нет, Кир, я знаю, что ты сейчас сделаешь! Я должна остаться с тобой. Умоляю, не опускай крышку!
— Бежим сейчас, в этих телах! — торопится в воспоминаниях мой голос.
Он не собирается меня слушать. А я опять говорю не то, что должна. «Люблю тебя!» — хочу закричать, но голос в прОклятой пустоте не слушается. Нет в «видеозаписях» этого крика. Почему?! Почему я за все это время, пока была в теле, не сказала самого важного?!
