А когда муж возвращается и укладывает Марка в люльку, брякаю, не подумав.
— Мы знакомы с Лирой Амани. Это была ловушка. Меня ждали. Знали, что я в городе и никогда не пропущу ее выступление.
— Давай поподробней, малыш, — нехотя вздыхает Назарет. Глаза пустые, а сам отстраненный. Будто чужой.
— Илья, сын моего бывшего мужа, он к Лире клеится постоянно. Видимо, уломал выступить. А она ничего не знала, но предупредила… Он был в зале, Федор Ильич тоже… Я видела его, когда мы уходили.
— Ты сейчас мне про Шмелевых рассказываешь, — уточняет он с гадкой усмешкой. — Ты была замужем за старым пердуном, Линара? И это тебя он ищет?
— Можно сказать и так, — киваю, стараясь не разреветься. Словно больная, тяжело поднимаюсь с кровати и подхожу к окну. Стыдно даже в глаза смотреть Назарету. Прекрасно понимаю, что он подумает.
— Как же ты к такой сволочи в лапы попала? — морщится Назаров. — Я-то думал, ты с ровесником пожила немного, и вы разбежались. Но мне даже в голову не приходило, — трет он лоб и затылок.
— Осуждаешь? — вскидываюсь, обернувшись.
— Нет, — передергивает он плечами. — Пока ничего не понимаю. Ты не похожа на гламурную телку. И к деньгам равнодушна. Зачем тебе это понадобилось, девочка? Никто же на аркане не тянул.
— А если тянул? Что тогда? — шиплю, стараясь не разбудить Марка. — Что ты знаешь о жизни простых людей, когда их переезжают вот такие шмелевы.
— Давай обойдемся без высокопарных фраз, Линара, — морщится Сергей, опускаясь в кресло, стоящее неподалеку.
— Я говорю тебе, как есть, Сережа, — всплеснув руками, задыхаюсь от отчаяния. — Это не красивый оборот. Шмелев сбил меня на своем джипе…
— Твою мать, — рычит мой муж, и я вижу, как темнеют его глаза от боли. Он подскакивает с кресла и в полшага оказывается рядом. По-хозяйски сгребает в охапку. От неожиданности я впечатываюсь носом в широкую грудь. И реву, как маленькая. — Не реви, — просит он, проводя рукой по бедру. Пальцы касаются тонкого шрама, а лицо мрачнеет от гнева. — Пойдем, — берет меня за руку и выводит из спальни. Включает свет в библиотеке и после приглушенного освещения в спальне яркая иллюминация бьет по глазам.
— Я позову Трофима, — кидает он резко. — Ему все равно проверять. Не хочу тебя заставлять дважды проходить через страшные воспоминания.
— Спасибо, — шепчу я, опустив голову. — Кого хочешь, зови…
— У меня к тебе только одна просьба. Не ври и ничего не утаивай. Рассказывай все, как есть. Трофим из фейсов. Сразу на чистую воду выведет.
Хочу вытащить руку из лапищи Назарова, но он не пускает.
— Не торопись, а то успеешь, — рыкает грозно и тянет меня к дивану. И как только большой лысый мужик вваливается в комнату, уставленную шкафами с книгами, заявляет мрачно.
— Моя жена имеет тебе сказать, баклан.
Разговор много времени не занимает. Я сбивчиво рассказываю про больницу, порку и Карловы Вары. Перескакиваю с одного события на другое. Перебиваю саму себя. Но Назаров со своим безопасником слушают, не перебивая. Назарет держит мою руку в своей и не думает отпускать.
— А что с разводом? — спрашивает он, когда я замолкаю.
— Дело в суде, но постоянно откладывается, — лепечу я как на экзамене.
— Кто адвокат? — коротко интересуется Трофим.
— Анна Аркелиди, — вздыхаю я. — Но что-то дело не движется, придется менять ее. Хотя она работает со мной бесплатно.
— Анька не похожа на добренькую девочку, — со знанием дела усмехается Назарет. — Она бабки любит, и гонорары у нее бешеные. Зато свое дело знает.
— Это дочка Лернера? — небрежно уточняет Трофим.
— Да, Педагога, — хрипло бросает Сергей. — Найди мне его телефон. Хочу перетереть с ним линию защиты. Иди, я сейчас спущусь, — отпускает он своего друга. И поворачивается ко мне.
— Мне все понятно, Линара. Иди спать.
— А ты? — спрашиваю, боясь услышать о собственной отставке.
— У меня много дел, — морщится Назарет и замечает отрывисто. — Завтра поговорим.
Но в эту ночь он не приходит ко мне. А когда я робко спрашиваю у Эллы, куда уехал Назаров, то получаю хамский ответ.
— Он передо мной не отчитывается.
Чувствую себя как-то гадко и на душе противно. Не позвонил, не предупредил! Наверное, бросил меня. Запрещаю себе даже думать о плохом. Занимаюсь с ребенком и пытаюсь не замечать косые взгляды и усмешки прислуги. Отверженная. Они сразу чуют, когда меняется обстановка. А мне даже поговорить не с кем. Все обходят меня, будто чумную. А еще пару дней назад набивались в подруги. И этот вакуум ужасно давит. А еще ощущение неопределенности. И удушливая вина перед Сергеем. Почему сразу ничего не рассказала? Было же время…
— Тебе что заказать на ужин? — мимоходом спрашивает Элла, не особо церемонясь.
— Ничего не хочу, — отмахиваюсь, снова чувствуя тошноту. Съездить бы за тестами. Но нет сил даже выйти во двор. Бреду с Марком на крылечко и, усевшись на лавочку, бездумно пялюсь на весеннее солнышко, проглядывающее из-за туч. Замечаю, как кое-где на ветках набухли почки. И как дурочка радуюсь теплым денькам.
Жужжание айфона, лежащего в кармане мертвым грузом, застает меня врасплох. Хватаю трубку, в надежде радуясь, что Сергей освободился и смог мне написать. Но сообщение приходит с номера, заканчивающегося на четыре пятерки. Такого знакомого и давно забытого.
«Не печалься, любовь моя. Скоро мы будем вместе. Ты такая славная в этом розовом спортивном костюме. Так бы и съел. Не хмурься. Тебе не идет».
В ужасе смотрю на экран и, подхватив на руки Марка, бегу в дом.
«Люди Шмелева повсюду. Даже здесь, в цитадели Назарета, — думаю я, трясущимися руками запирая двери апартаментов. — Я и предположить не могла, что враг подобрался слишком близко. Но кто он? Попробуй, догадайся!»
— Сереженька, миленький, — бормочу, умоляя. — Вернись ко мне. Я люблю тебя!
Но проходят сутки, за ними другие, а от Назарова нет ни слуху ни духу. И мне кажется, что я потихоньку схожу с ума от безысходности. Зато Шмелев строчит мне сообщения одно за другим. Клянется в вечной любви, что-то вспоминает из нашей совместной жизни.
Стараюсь не брать айфон в руки, не заглядывать в Ватсап. Отключить бы его вообще! Но это единственная ниточка, связывающая меня с Сергеем. Где он? Почему уехал? И какого хрена за три долгих дня так и не удосужился написать хотя бы короткое сообщение? Мне бы обратиться за помощью! Вот только к кому? Сколько человек в доме Назарета переметнулись на сторону Шмелева? Кому я могу доверять? По большому счету — только себе. И Марку.
Стараюсь спуститься на кухню, когда там полно народа. Но учитывая, что хозяина нет, а я в опале, прислуга разбредается кто куда. Великая Надежда смотрит на меня жалостливо и пренебрежительно. А вернувшись наверх, снова получаю сообщение от Федора Ильича.
«Я волнуюсь, Аполлинария. Ты мало ешь и все время проводишь с чужим ребенком. Прошу тебя, не пренебрегай своим здоровьем. Держись. Скоро мы будем вместе».
«Темно-синий цвет тебе не идет. Делает старше. Ну да ничего… Твои наряды ждут тебя, дорогая!»
Смотрю на себя в зеркало и пытаюсь сообразить, кто видел меня сегодня? И кто умудрился оперативно передать информацию Шмелеву? Получается, он знает обо мне все. Что я ем, во что я одета, и когда гуляю с Марком…
Только бы продержаться до приезда Сергея. Не может же он отсутствовать вечность? Снова проверяю, заперты ли апартаменты. Дергаю обе двери, ведущие на лестницы. Я тут как в бункере. Единственное, нет запасов еды и подгузников… И с ребенком нужно гулять. Если бы не Марк, я бы точно умерла. Маленький улыбающийся комочек требует постоянного внимания и не позволяет расслабиться. Не хочу думать о Назарете и как сложится наша с ним дальнейшая жизнь. Но факты говорят за себя. У нас нет совместного будущего. Мое прошлое вторглось бульдозером и подчистую смело настоящее, не оставив даже шанса на будущее.
Ладно, разберемся. Сейчас главное — не подставить под удар малыша. Если Шмелеву придет в голову меня выкрасть, то с кем останется Марк? А значит, до приезда Сергея и на улицу выходить нельзя. Благо почти все время идет дождь. Но свежий воздух ребенку необходим. Кажется, в библиотеке имеется широкий балкон. Можно выкатить коляску туда. Прохожу через мрачную комнату, сплошь заставленную шкафами с раритетными книгами. Интересно, их кто-нибудь читает? Или это очередная блажь хозяина-интеллектуала? Стараюсь не смотреть по сторонам. И чувствую, как все переворачивается внутри, стоит только вспомнить допрос и хмурое лицо Назарета.
