1.
Взгляд… Холодный, презрительный.
Внутренний голос шепчет: «Убирайся, пока цела!», но я остаюсь. Сдерживаюсь усилием воли.
«Ну не убьют же тебя, — убеждаю саму себя. — А кроме Вепря надеяться не на кого», — добавляю в который раз избитую фразу. Но что делать, если это правда. И только он, стоящий напротив меня Родион Веприцкий, обжигающий синью ледяных глаз, холеный, изысканный и властный, может помочь мне. Я пялюсь на белоснежную рубашку. Слегка смятую. Расстегнутую чуть ниже груди. Замечаю черные волоски и ловлю себя на мысли, что хочу их погладить.
«Совсем сошла с ума, идиотка», — пытаюсь совладать с собой и обдумываю каждое слово, прежде чем открыть рот.
Вепрь… Я помню, как еще в школе боялась пройти мимо, когда он стоял на крыльце. Высокий старшеклассник с забранными в хвост черными волосами и с потертым рюкзаком за плечами. Ребенком, в свои восемь или девять лет, я ощущала исходящую от него угрозу и все стремилась обойти десятой дорогой, нутром чувствуя, что добром для меня знакомство с этим типом не кончится.
— Я разберусь, — холодно бросает он охраннику и тем самым приводит меня в реальность. Дверь хлопает за спиной, и я остаюсь один на один с весьма страшным зверем в человеческом обличье.
— Это хорошо, что ты пришла ко мне, — улыбается он с издевкой. — Я искал тебя, красавица… Долго искал…
Вепрь подходит ближе. И я замечаю легкую седину в коротко стриженном ежике. Мешки под глазами. Устал, наверное. Вон и рубашка выпущена из брюк и стакан виски в тонких красивых пальцах. Родион отставляет спиртное в сторону и в два шага оказывается рядом. Я уже открываю рот, чтобы попросить о помощи, когда он берет меня за подбородок и резко бросает:
— Заткнись и слушай.
Я стою перед ним как школьница. Дрожу, как та дурацкая третьеклашка. И даже слова не могу вымолвить.
«Что за номера?» — хочется выкрикнуть мне. Но язык прилипает к небу и челюсти стискиваются как по команде.
— Из-за твоих выходок я понес урон. Ну коли сама пришла, то знаешь, наверное, — хрипло говорит он и слегка сжимает пальцами мое лицо. — По большому счету тебя нужно грохнуть, — сипло заявляет Веприцкий. — Но время прошло. Я остыл. Вернешь бабки, что дуром из меня вытрясла, заплатишь моральную компенсацию и вали на все четыре стороны. Попадись ты мне под руку даже год назад, — шепчет угрожающе, — я бы из тебя чучело сделал и на входе в клуб поставил. Чтоб другим неповадно было…
— В чем дело? — вырываюсь я из крепких пальцев. — Вы меня с кем-то путаете… Мне посоветовали к вам обратиться за помощью. Но теперь я понимаю, что не стоило надеяться, — раздраженно бросаю я и разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Здесь без моего разрешения никто и шага не сделает, — рычит он, хватая меня в охапку. — И мне плевать, что ты понимаешь, а что нет. Кроме меня, тебя опознали мои ребята. Поэтому перестала ломаться и давай поговорим серьезно. Вернее, я излагаю, а ты мотаешь на ус. Поняла?
— Это бред, — мотаю я головой и тут же, повинуясь движению крепкой руки, падаю в кресло.
— Заткнись, — рычит Веприцкий. — Больше повторять не стану. Залеплю рот скотчем. Или найду ему другое применение. Поняла?
Я киваю и только сейчас замечаю, как по моим щекам льются слезы.
«Твою мать, Вепрь! Твою мать! — мысленно шепчу я, стараясь собрать себя в кучу. — Глупо показывать противнику свой страх. Иначе начнет куражиться, не остановишь».
Я смотрю на крепкую спину взрослого мужика. Властного и красивого. С накачанным торсом и вроде неглупого — и чувствую жалость.
«Сколько ему? Кажется, нет еще и сорока, — пытаюсь прикинуть мысленно. — Если я училась в третьем классе, а он в одиннадцатом, то ему сейчас примерно тридцать восемь. Молодой еще, а уже свихнулся! — думаю я. — С момента как ты, придурок, окончил школу, мы не виделись, — усмехаюсь про себя. — Что я тебе могла задолжать, если жила в Америке? Какие еще долги, Родя? Ладно, разберемся», — решаю я и замираю, когда надо мной наклоняется Веприцкий. Подает мне точно такой же стакан, как и у него самого.
— Выпей, и поговорим, — рычит он. — Ты слишком дергаешься, а уже поздно. Времени не осталось.
— В каком смысле поздно? — шепчу я и одновременно мотаю всклокоченной башкой. — Я не пью спиртного…
— В самом прямом. Добегалась ты, красавица. Даже не знаю, что с тобой делать. То ли по рукам пустить, то ли на счетчик поставить…
— Что?! — вскрикиваю я, вскакивая с места. Виски в стакане расплескивается мне на блузку. — Да ты с ума сошел, Родя! Белены объелся?
— Откуда знаешь, как меня зовут? — изумляется он. — Справки наводила?
— Родион Александрович Веприцкий, — заявляю я, явно издеваясь. Обычно в таком случае человек спрашивает, откуда, собственно, ты меня знаешь. Но только не Вепрь.
«И почему Вепрь, а не Олень? Или Баран? Чудесное погоняло!»
— Ты, вижу, хорошо подготовилась, — усмехается он и совершенно неожиданно протягивает ко мне руку и тянет на себя. Его пальцы быстро ощупывают мою грудь и бедра.
— Ты сдурел? — сержусь я и уже сама опускаюсь в кресло. Обычное каминное кресло в английском стиле. Оббитое сиреневым плюшем и дарящее мне свою защиту.
— Перестань мне тыкать, — хмурится Родион и добавляет спокойно: — Прослушки нет. А то бы ты рассердила меня, девочка, — усмехается он нехорошо и бросает устало: — Давай разбираться по порядку.
— Давайте, — лепечу я. — Но я правда ничего не понимаю. Меня три года в стране не было…
— Не втирай, не надо, — сипло роняет он и снова испытующе смотрит на меня. — Честно говоря, когда ты сегодня вечером вломилась в мой клуб, я думал, что ты пришла за прощением. У тебя, вероятно, слишком много наглости и мало ума, раз споришь со мной. И на все твои глупые уловки у меня есть доказательства. А вот что у тебя, красавица? Идиотские отговорки?
«Твою мать, — вою я мысленно. — Вот я вляпалась! Попала, блин! Обратилась за помощью, называется! Сейчас, когда каждый день на счету… В одном прав Веприцкий, времени не осталось…»
Я пытаюсь взять себя в руки. Хватаюсь за подлокотники и стараюсь выровнять дыхание. Оглядываюсь по сторонам. Темный кабинет, освещенный лишь частично настольной лампой. Непроглядная тьма за окном, задернутым плотной плюшевой шторой, подобранной в тон обивке кресел. Настежь распахнутый шкаф с подсветкой. Бутылки спиртного в ряд и блестящие прозрачные стаканы и фужеры. Снизу, из клуба, доносится музыка. Бьют басы, усиленные сабвуферами, и кажется, что вибрирует перекрытие.
«Что я здесь делаю? — в ужасе думаю я. — Когда попаду домой? — и тут же вспоминаю, что у меня и дома-то особого нет. Бабушкина однушка не в счет. Но хоть она есть. Мой единоутробный братец и его женушка не смогли дотянуть до нее руки. Бабка по отцу ненавидела мою мать и ее новую семью, вот и завещала квартиру только мне, своей единственной наследнице. — Спасибо, ба, — шепчу про себя я, понимая, что если меня сейчас убьют, то и в полицию не заявят, да и искать не станут. — А Славке твое исчезновение только на руку», — с противной бабкиной интонацией шепчет мне внутренний голос.
— Смотри на экран, — вторгается в мои размышления суровый бас Веприцкого. — Я не понимаю, зачем ты нарываешься? Если разозлишь меня, мало не покажется… Доказать твою вину как два пальца…
— Какую еще вину? — будто шальная сова, ухаю я. Хочется добавить: «Что ты несешь?», но я прикусываю себе язык и гляжу на здоровую плазму, прикрученную к стене.
— Это твоя фотка? — кривится Вепрь. — Полагаю, вопрос риторический. Это ты, без всякого сомнения. Или у тебя есть сестра-близнец?
— Нет, — лепечу я. — Нет у меня никакой сестры, и фотка моя. Я даже помню, где ее сделали…
— Проехали, — рычит Вепрецкий. — Половина вины уже доказана, — усмехается он и щелкает мышью. На экране появляется какой-то флористический сайт. — Узнаешь?
— Нет, — тут же отказываюсь я. — Понятия не имею, что это.
