в одну, то в другую сторону.
Вскоре, кнут короля рассек шлем. Ведь нельзя бегать вечно. Изображение тут же пропало и пришлось от него избавиться. Следом появились глубокие ожоги на грудной пластине, ногах и спине. Ткань, покрывавшая доспех, теперь висела лохмотьями. Индикаторы на внутренней стороне ворота сошли с ум, а мерцая багрово красными огоньками.
Король пребывал в диком экстазе. Он хохотал как сумасшедший и рыча наносил новые удары. Арон почему-то искал во всей этой круговерти королеву. Ее побелевшее лицо застыло в ужасе.... Следующий удар кнута поверг королеву в еще больший ужас.
Кузнец отвлекся всего на мгновение. И, мог бы увернуться. Но такого он ожидать не мог…
Кнут короля броском кобры устремился прямо к нему и, вдруг, обрел твердость. Тонким жалом он пробил грудь технологичного доспеха насквозь и пронзил тело.
Арон пошатнулся и осел на землю. Жало выскользнуло из раны так же легко, как и вонзилось. Он набрался сил, но их хватило лишь встать на одно колено. Было такое чувство, что силы разом покинули его. Улетучились.
– Он повредил элемент питания. Доспех мертв. Избавься от него как можно быстрее – звенел голос в голове.
Арон поднял глаза удивленно. Король бесновался и торжествовал.
– Что? Удивлен, щенок? А как тебе это!?
Ангус высвободил продолговатый предмет, который Арон изначально принял за огнестрельное оружие направил в сторону дочери, все еще безучастно наблюдавшей за происходящим. В воздухе повис неприятный нарастающий свист, а в нос ударил запах озона.
– А я ведь хотел решить все по чести… – ухмыльнулся король.
– Плазма! – воскликнул голос Эсхила, разрывая и без того звенящую голову Арона.
Осознав, что будет сейчас, кузнец вонзил пальцы в землю и вырвав ошметок вместе с травой метнул его в голову короля. Этого хватило, чтобы успеть к любимой…
Сил хватило только на один бросок. Но, больше и не требовалось. Падая, он закрыл ее своим телом, заметив в ее заплаканных глазах ужас, и блики от яркой вспышки. Земля и песок лишь на мгновение замедлили короля. Он не дрогнул. Сгусток обжигающей плазмы ударил кузнецу в спину….
В этот момент время для Сольвейг остановилось. Она ни сразу поняла, что случилось, но неприятное предчувствие, дрожью отдалось в сознании девы, и она испытала боль, которой еще никогда не знала. Там, где, по ее мнению, ее и быть не могло. В самой глубине души…
Она трясла кузнеца, но он не отвечал. Она звала его, но он молчал. Она разговаривала с ним, пыталась поставить на ноги. Носилась словно с тряпичной куклой. Но и это не помогало. В это же время голос в голове кузнеца, тщетно пытался достучаться до опустевшего сознания. Один лишь намек, и врагов вокруг не станет. Но Арон молчал…
Хаук, не в силах смотреть на это зрелище отвернулся и зашагал прочь, скрепя немногочисленными зубами. Королева Гуда закрыла лицо руками… что будет дальше она знала. Еще минута и она лишится дочери и больше никогда не взглянет в глаза своему мужу.
Наконец осознав, что случившееся и есть правда, Сольвейг подняла взор на отца, ожидавшего, когда смертоносное оружие снова зарядится. Он твердо решил поставить в этой истории окончательную, жирную точку. Но… то, что он увидел в ее глазах сковало его волю и чувства. Он не увидел ненависти. Не увидел злости, или привычной дерзкой решимости. Только непонимание, немой вопрос и боль.... Последнее он ощутил почти физически. Не так все должно было произойти. Конец он планировал быстрым, расправа короткой… Он просто хотел ее убить. Потому что породил ее тоже он. Он научил. Он дал в руки меч. Он радовался ее достижениям. Указывал цель и поощрял победы. В ее лице он решил покончить со всеми совершенными им ошибками. Но мучить ее он не хотел.... И тем более не хотел вмешивать кого-то еще.
Когда-то давно, тайком, он прилетел сюда, держа в руках умирающего младенца. Он отдал его кузнецу, чтобы тот смог оплакать и похоронить маленькое тело. Но, младенец каким-то чудом выжил! И для чего? Чтобы пасть от его руки заслоняя собой его недостойную дочь?! Уж это было слишком.
Рука его дрогнула, Ангус уже колебался, а стоило ли продолжать все это? Не перешел ли он черту. Не затмила ли гордыня его совесть? То, что сделал король было подлым шагом. Но он никак не мог проиграть. Нельзя было этого позволить. Однако, как теперь выглядел он в глазах своих подданных?
Король огляделся. Воины его все понимали, но отводили глаза. Каждый знал, что нужно было довести до конца начатое. Но, ясно было и то, что их отважный мудрый король проявил недостойную монарха слабость.
Ноги Сольвейг подкосились. С бездыханным, израненным телом на руках, она рухнула на пыльную землю. Она прижала тело кузнеца к груди прикрыла крыльями и издала такой крик отчаяния и боли, что воздух вокруг уплотнился. Волна его сбила с ног всех, кто находился по близости. Сметая листву с деревьев, она обожгла сердца и души людей такой болью и ужасом, что многие потеряли сознание. Когда все стихло, обгоревший остов дома с грохотом и скрипом обвалился, хороня под собой все что значил для Сольвейг кузнец.
В умирающем сознании Арона пульсировало только одно. Он, наконец, осознал: всё что дорого ему в этой жизни, он обрел лишь сейчас. Внутренний голос вкрадчиво твердил ему, что все уже не важно. Это уже не его заботы. Что он ничего не сможет изменить отсюда. Он умер… Все! Спроса нет, и здесь его никто не достанет и не осудит. Но… память о Сольвейг не отпускала его сознание в темную пучину забвения. И, вдруг, этот душераздирающий крик… взорвавший темные задворки мироздания! Переполненный чудовищной болью. Ее болью.
Память быстро вернулась к нему. Вместе с осознанием того, где он находится и что происходит. Для самого Арона словно прошла вечность, но для остальных – минуты.
Убитая горем Сольвейг, не сразу почувствовала перемены. Ей показалось, что бездыханное тело немного потеплело. Крылья ее затрепетали, она взяла его окровавленную руку и прислонила к своему лицу. Но ей не показалось. Сквозь прорези, оставленные кнутом, из-под пластин доспеха струился мягкий свет. Он был слабым, но в темноте заметным. Под кожей кузнеца словно сквозь воск свечи, пробивались алые всполохи. Сольвейг затаила дыхание. Она уже видела это раньше и сомнения в ее душе сменились надеждой…
И он действительно оживал. Но ничего хорошего это не сулило.
–
