чтоб она спела на свадьбе моего старшего брата, но дела вынуждают покинуть Устин раньше. Но не показать вам я этого не мог.
И выглядел он, не как воин, не как тот, кто угрожал простой девке, а как самый настоящий купец на базаре. Самодовольный, скользкий и лукавый. Он наклонился к чудо-птице и что-то зашептал. Потом выпрямился и отошёл в сторону. Чудо-птица подняла лицо, открыла рот и тихо запела:
'Звезда моя, звёздочка
Восточная, полуночная.
Высоко звезда восходила:
Выше леса, выше тёмного,
Выше садика зелёного.
В зелёном саду
Стоит тёмная темница…'
Чудо-птица пела нежно и сладко, но в груди у Мелены всё равно поднялась тяжесть. Сердце сжималось и полоумной птицей рухнуло вниз. От чего-то внутри все органы словно туго перевязали. И странная, незнакомая боль пронзала тело, сердце и разум. Мелена, как никогда прежде сочувствовала этому хрупкому на вид существу. И сама не понимала, в чем было дело. В невесёлых словах песни, в печальном голоске или в жалобном виде.
Такое необычное создание было создано для иного — понимала Мелена. Не для потехи господ, а чтоб быть подле богов. Бороздить небесные просторы, быть единым с ветром Стрибога. Мелена с трудом оторвалась от неё и рассматривала гостей. Все заворожённо глядели на чудо-птицу. И это казалось ей неправильным. Столько восхищение заточению от природы свободного существа. И, казалось, никого это не волновало. А она продолжала петь:
'Кандалам своим побрякивала,
С кандалами разговаривала:
Ты, талан ли, злочесть горькая!
На что матушка-судьба родила?
Зачем пустила на вольный свет?
На радость ей пытать меня,
На радость ей сгубить меня…'
Мелена стояла, как заплутавшая в тумане или заплывшая в тёмную воду. Она видела людей рядом и чудо-птицу, что перестала петь какое-то время назад, но одновременно всё казалось далёким. И Данияр, лукаво улыбающийся, и Ярослав, радушно отвечающий, и перепуганная Татьяна, и столы с различными яствами, и музыканты, и всё остальное меркло.
Она резко задышала чаще, рвано и неглубоко. Взгляд бегал от одного лица к другому, от одних платьев к другим, касался рук, волос, обуви и пола, стен и всего остального. Мелена чувствовала, как на грудь словно кто-то очень тяжёлый сел, и воздуха, казалось, стало очень мало. Ещё чуть-чуть и слезы полились бы из глаз. Она обхватила себя руками, будто так могла прогнать наваждение, а потом поглядела на чудо-птицу. Та смотрела, не мигая, на Мелену. И она догадалась. Это не её собственные чувства, а пленницы. И то не всё, и не в полной мере.
Мелене стало жутко, тело бросило в холодный пот. Передвигая отяжелевшими ногами, она хотела поскорее выбраться из зала. Тот словно начал сужаться и кружится, а гости стали ужасно громкими. Казалось, она чувствовала каждого из них, его дыхание, сердцебиение, смешки и шепотки. А голоса Ярослава и Данияра и вовсе били по голове кузнечным молотом, гвоздями вдалбливались в виски и уши.
Кое-как Мелена добралась и выпрыгнула из зала, беззвучно плача. От боли или от мучающих чувств — не знала. К вспотевшей коже липли волосы и ткань платья, делалось душно. Хотелось быстро раздеться, снять с себя не только тяжёлую одежду, но и липкую, грязную от стольких взглядом кожу. Не разбирая пути, она бежала по памяти в свои покои, борясь с рвотным позывом. И только закрыв за собой дверь, зарыдала в голос. Всё казалось неправильным, удушающим и ужасно грязным. И она была частью этого. Мелена старалась выровнять дыхание, успокоиться. Стягивала с себя одежду, царапая кожу. И долго плакала. А как уснула или забралась на кровать не помнила.
Её разбудил стук. Разлепив с трудом веки, она потянулась и прикрыла их обратно, поудобнее спрятавшись под одеялом. Стук повторился. Мелена с раздражением выдохнула и развернулась, вынула голову из-под одеяла и поглядела на дверь. Постучали ещё раз.
Не хотелось думать, кто мог с утра пораньше к ней постучаться. Не хотелось вставать, чтоб проверить, кто же стоял за дверью. Не хотелось вспоминать прошлые дни и неудачи, которые, казалось, преследовали. Мелена поднялась и оглядела себя. Сонная с нечёсаными волосами, что торчали в разные стороны и в одной рубахе. Но её внешний вид проблема того, кто так требовательно стучал.
На очередной стук, она открыла дверь. И слегка удивилась, увидев Харину. Та с убранными волосами, в простой одежде выглядела необычно. На лице Мелена заметила взволнованность девушки, которую та хотела скрыть за неловкой улыбкой.
— Я… хотела пойти на капище, — тихо и неуверенно произнесла Харина, подняв взгляд на Мелену и снова его опустив.
Мгновение, второе, но Харина не продолжила говорить. Мелена выдохнула, недоверчиво спрашивая:
— Ты меня с собой зовёшь?
— Я уже и подношения взяла, — Харина указала на корзину в руках, продолжив, — просто я подумала, что ты…
Договорить она не смогла. И между ними вновь повисло молчание. Мелена прикрыла глаза, желая вернуться ко сну. Всё это выглядело странным. Они с Хариной не подруги, не сестры. С чего бы той с ней искать встречи? Слова про Илью задели? И что тогда? Открыв глаза, Мелена сказала:
— Жди, — зевнув, добавила, — мне нужно собраться.
И закрыла дверь перед лицом боярской дочери. Желание обратно опуститься на мягкую постель было велико. Как и негодование, почему она вообще должна идти на капище с Хариной? В родной деревне они с Ягой туда ни разу не ходили. Да и богам было всё равно.
Мелена нехотя оделась, лениво обулась и слегка пригладила волосы пятернёй вместо расчёски. Огляделась, а потом взгляд случайно упал на крапивную нить. Ещё бы чуть-чуть… И что тогда? Доделай она оберег, Яга всё равно ушла бы. Мелена подобрала маток нити и вышла, выбрасывая нежеланные мысли из головы.
Дорога до капища была не самой короткой, а в молчании та делалась невыносимо скучной. Мелена не знала, как стоило себя вести с Хариной. С Татьяной у неё была возможность вести себя свободно, умалчивая лишь то, что могло напугать нежную императрицу. И не зря умалчивала, как оказалось. А с Чернавой они толком не общались, как подруги, но как приятельницы вполне. Та знала секрет Мелены и не боялась. А вот Харина не знает секрета. Но она росла на ревмирской земле, знает богов, боится их, но не отвергает.
Мелена кинула быстрый взгляд на спутницу. Та казалась слишком молоденькой, хорошенькой и наивной. Возможно, Харина была единственной дочерью и от этого крепко любимой родителями. Её вырастили, как дивный цветок в саду, ухаживая и
