в её серые на выкате глаза. — Как мне быть?
— Вернуться в дом отца, дать всему идти своим чередом.
Агнешка покачала головой.
— Кто мне это советует? Женщина, с которой мы вместе едва не погибли и оказались спасены как раз помощью Хольгера? Или служанка моего отца, боящаяся за своё благополучие из-за его вероятного гнева?
Фица опустила глаза.
— Даже не будь я служанкой, я бы сказала: разве можно довериться волколаку? Разве можно поверить в любовь с одного взгляда или поцелуя? Любовь — это, — она мягко улыбнулась, — не только страсть.
— Я боюсь, что если скажу «нет» и вернусь в дом отца, то начнётся сражение за меня. Хольгер не отступит, а я своим возвращением дам его противнику преимущество.
— Противником вы называете своего дорогого отца? — укоризненно спросила Фица.
Агнешка взглянула ей прямо в глаза.
— А кто он, если не противник? Я видела его всего несколько раз в жизни. Его всецело устраивало, что я живу в монастыре. Я не жалуюсь, но давайте будем честны: любви к дочери в нём совсем нет. Я понадобилась для его целей, и он вспомнил обо мне. Прислал письмо тётушке Душеньке, но мне — ничего, даже короткой записки. Разрушил всю мою привычную жизнь, но даже одним словом не удостоил. И станет ли слушать при личной встрече? Хольгер прав, для отца я раба, послушная и безмолвная.
— Небесный Отец благословляет решения наших отцов. Его Высочайшая Светлость давно не видел вас, может не понимать, что вы уже взрослая девушка, а не ребёнок. Но, как каждый отец, он любит вас и желает самого доброго.
— И при этом хочет меня продать.
Агнешка встала. Вновь подошла к окну. Лунная ночь и вид заснеженного леса вдали будто звали её.
— Продать? — негромким эхом откликнулась Фица.
— А разве не так? С чего бы ему вспоминать обо мне, если это не принесло бы ему никакой выгоды? — Агнешка горько усмехнулась.
Обычно она не позволяла себе унывать, что отец совсем к ней равнодушен, ровно как и мать, покинувшая её в младенчестве. Но и закрывать глаза на то, что не требует других доказательств — полная глупость. Она не осуждала родителей, нет. Но и верить в любовь и доброе отношения не могла.
— Мне нужно выбрать, куда и с кем я пойду по жизни, — сказала она своему отражению на стекле. — Кто для меня важней — моя нынешняя семья или та, которая станет моей — вот, что важно.
— И вы хотите получить от меня честный совет, госпожа? — спросила Фица.
Агнешка вздохнула.
— Наверное, страх перед новым толкает меня искать помощи в том, кто уговорит остановиться. Правда, это почти невозможно. И разум, и сердце согласны, что будущее важнее прошлого, а любовь, даже крохотная, только растущая, уже сильней равнодушия, да и долга перед равнодушным.
Глава 28. Хольгер. Красные линии
Всего один поцелуй, и Хольгер, прервав ужин, поспешил отвести Агнию в её комнаты. Врага ни разу так не страшился, как эту девушку. Боялся, оставшись с нею наедине, поддаться соблазнам, которые она в нём вызывала.
Её присутствие ломало в нём всякое благоразумие. Барьеры падали от одного взгляда на её нежные губы. Его так сильно тянуло к ней — сорвать ещё больше поцелуев и не только их, а и цветок её невинности. Выход нашёлся лишь в том, чтобы всё прекратить, прервав их свидание досрочно.
Не понимая того, она соблазняла. А ещё вела себя с ним как волчица. Будто уже получила укус и чувствовала их крепнущую связь.
Он видел отклик в выражении её лица, потемневших глазах, ловящих каждое его движение, в потяжелевшем дыхании, в неподдельной искренней заинтересованности и растущем томлении, которое она, не имея опыта, даже не осознавала.
Как такое возможно?
У него не находилось иного ответа, кроме того, что судьба знала, кого выбрать ему в пары. Агния с магическим огнём в крови была кем-то большим обычного человека.
Спрятать её от себя — тот единственный выход, который Хольгер нашёл в их положении. Признался во всём как на духу, задал ей наиважнейший вопрос и закрыл за ней дверь. А теперь маялся, мучился от нетерпения, от желания поскорей увидеть её.
Сон? Какой сон? Он не мог даже сидеть от волнения. Ходил по комнате взад-вперёд, выпил кувшин воды, вспоминал всё случившееся непрестанно.
Обратиться бы волком, бежать, куда глаза глядят, но он не мог себе это позволить: не мог далеко уйти от только-только обретённой пары, нуждался в том, чтобы охранять её покой, да и рана ещё не зажила. Так что он оставался в своей комнате, чутко прислушиваясь к стоящей на втором этаже тишине, улавливая запахи. Обдумывал, что сделает, когда она скажет «да».
В отказ не верил. Верил в её честность — она хотела согласиться. И лишь потом понял, какую ошибку допустил. Отправил свою Агнию в комнату, где находилась служанка — женщина немолодая, а значит, опытная и, по первому впечатлению, достаточно хитрая. Задурит голову Агнешке, и что он тогда станет делать?
Понятно что — приложит все силы, чтобы убедить отправиться с ним. Но лучше бы ему не пришлось этого делать.
Эх, какую же нелепую ошибку он допустил!
Досадуя на себя, Хольгер вышел в коридор. На ловца и зверь бежит: дверь в комнату Агнии открылась, и из неё появилась Фица. Кажется, она так себя называла, эта немолодая пышнотелая женщина.
Они замерли, разглядывая друг друга. Фица отмерла первой и склонилась в церемонном поклоне, подобрав юбки. Хольгер официально кивнул ей.
— Как хорошо, что я встретила вас, господин Хольгер. Нам с вами необходимо срочно поговорить.
Фица говорила на его языке, выглядела спокойной и уверенной в себе — и своей правоте, своём праве требовать у него аудиенции. Её не смущало ни их неравное положение, ни то, что время для беседы выбрано крайне неудачно.
Ночь так давно опустилась на землю, что даже самые рьяные любители повеселиться затихли, и с первого этажа больше не доносились звуки гулянки — лишь тихие разговоры прислуги и громкий храп выпивох.
— Как леди Агния? Спит? — спросил Хольгер.
— Да, слава богам, молодая госпожа смогла уснуть. Потому я здесь. Оставила её ради беседы с вами, господин Хольгер.
— Хотели поговорить со мной?
— Да, господин, — ответила она уверенно, но он чувствовал: нет, не только. Она что-то задумала, эта женщина. С ней надо держать ухо востро.
— Хорошо. Не будем стоять в коридоре. Здесь слишком много ушей. Пройдёмте в мой номер.
Она медлила, и он усмехнулся.
— Или боитесь меня?
