— Это целиком и полностью Ваша заслуга, о прекрасная Алая Роза.
— Благодарю, сэр Роджер. Однако вы когда-нибудь видели, чтобы домик, изображённый на картине, обветшал? Чтобы люди уехали, чтобы поле сгорело?
— Это нет и у нас. Ваша аналогия прекрасно подходит.
— Роджер, — обернулась она к нему. — Картина мертва.
Мы шли дальше, завернули в лабиринт из зелёных стен.
— Я бы хотела стать кистью. Пусть даже неумелой рукой добавлять детали, что выбиваются, создают дисгармонию, но развиваются.
— Вашему отцу не понравилась бы эта мысль, моя леди.
— Роджер, ты любишь меня?
— Всем своим сердцем! — отозвался я, здесь наши с рыцарем мысли совпадали.
— И эта любовь, я попробую угадать, словно фейерверк из смешанных красок. Верно? — Я кивнул. — И ты можешь разрисовать чью-то жизнь, например, мою. — Я вновь кивнул. — А у меня нет кисти. Я пустая.
Роджер знал, что если что, леди Аннабель сотрёт ему память. Такое бывало, когда она говорила лишнего, того, что ей не следовало говорить.
Она повернулась ко мне. На руках у неё были длинные перчатки. Ими она взяла мою руку.
— Дорогой Роджер, я Вам завидую, потому что у Вас есть твоя цель. Я же иду по канату над пропастью, но каждый новый ветер мыслей старается расшатать канат, скинуть меня вниз. И этой дороге нет конца, а силы покидают меня. Я, в отличие от Вас, не питаю никаких чувств ни к чему, разве что лёгкое раздражение от новых дел, которые не заканчиваются.
— Но Вы же навели порядок в Оксвальфорте, моя леди, — не понял я. — Это поступок, который войдёт в историю, и это сделали Вы!
Она пожала плечами.
— Это всё неважно.
— Вы меня пугаете. А что же тогда важно, моя леди?
Она закрыла лицо руками. Это была первая эмоция, настоящая эмоция, которую я на в ней в этом образе заметил.
— Великая Адельгейда, если бы я знала!
Я вынырнул из видения тяжело дыша, собрал продукты, рассыпавшиеся из пакета, и отправился в квартиру. На контрасте наблюдать ту Аню было невыносимо. Я уже привык к постоянно краснеющей от любой неловкости девушке, что не спускала с меня влюблённых глаз.
На кухне был какой-то шум. После очередного скрежета из кухни вылетел кот, спрятавшись под стул. Я аккуратно заглянул из-за угла.
— Тебя что-то долго не было, я уже переживать начала, — сообщила она, отвлеклась и стол, левитировавший до этого, с шумом опустился на пол.
Холодильник был отправлен в угол, стол в тот же угол, только ближе к стене, стулья были перевёрнуты и лежали на всех поверхностях.
— У нас незапланированная перестановка?
— Нет, это… Ой, а я и не подумала. Я что-то передвинула, что не нужно было? — спохватилась она.
— Двигай на здоровье. Я забыл сказать, но чувствуй себя здесь… — я хотел сказать «как дома», но я видел, как она чувствовала себя дома, и передумал. — Здесь теперь твой новый дом, ты в нём хозяйка.
— А если госпожа Ольга осенью нас не примет? А если завтра отец… Макс, у меня всё смешалось. У нас мало шансов на нормальное будущее! Нас отсюда скорее всего выпрут, как бы я ни упиралась. Одна против целого мира.
Стол снова взлетел и переехал в самый угол.
— Не одна. Хотя от меня помощи, как от третьей ноги.
Я попытался долезть к холодильнику, но он был отвёрнут от меня, поэтому продукты я просто поставил рядом.
— Так разве удобней? — не понял я.
— А, я ж тебе ничего не рассказала! — спохватилась снова она.
Холодильник взлетел в воздух и развернулся так, что его уже можно было открыть.
Аня зевнула.
— В этом мире любая магия требует каких-то невменяемых усилий. Кроме магии разума, она нормально срабатывает. Так вот, я буду рисовать пиктограмму. У тебя есть мел, гипс, краска, шпатлёвка?
— Пентограмму? — переспросил я.
— Пиктограмму, — поправила она. — Картинку, а не звезду.
Я лишь пожал плечами.
— А разве пиктограммы не кровью рисуют? Типа там свечи, кровавые ритуалы.
— Ну-ну, расскажи мне ещё про стереотипы о магии.
— Что все колдуньи хорошенькие, — улыбнулся я и Аня смутилась. — Сейчас на балкон загляну, но там темно, нужно будет искать.
Аня пошла со мной на балкон. У меня там всё было разложено по полочкам, но копаться всё равно нужно было. Мне очень недоставало моего телефона, хотя бы для того, чтобы посветить.
— Ты ушёл, я немного посидела, помыла посуду, как ты просил, а потом вдруг начала соображать. Отец заявится сюда, я уверена. Он всё знает. И то, как он заманил меня в ловушку, мы заманим его. Только времени у меня мало, так что буду чертить что получится.
— Молодец, — понял я идею в общем виде. — Я тебе доверяю, — почти не соврал я. — А ты мне доверяешь? — вдруг выдал я.
Аня посмотрела на меня, задумалась.
— Я доверила тебе всю себя. Нет больше никого, кому бы я доверяла больше. И ты не предал моего доверия, за что я тебе очень благодарна.
У меня было ощущение, что я всё же предам, но после слов Роджера я успокаивал себя тем, что доверие — это не «делать, полностью понимая, что за чем последует», это скорее «делать шаг в темноту». Я сделал когда-то свой и не упал. Сейчас была очередь Ани, хотя она об этом и не догадывается.
— Я могу тебе посветить, — сообщила она и потёрла руки.
Из рук вырвался светлячок, начиная разгораться. Аня зевнула.
— Тебе разве не нужно экономить силы?
— Нужно, но я бы их с удовольствием ещё потратила, — потрогала она меня за задницу, улыбаясь.
Нет, такой значительный контраст. Понятно, почему растерялась Кассандра.
— Вот, смотри, полбанки краски для батарей. А вот тут должны быть… — я полез в ящики, перебирая инструменты, пока не нашёл нужный пакет, — кисточки. Их бы замочить, но вот эта вроде нормальная. Мне тебе помочь нарисовать? Я дизайнер, умею.
— Спасибо, конечно, но ты не поможешь. Пиктограмма — это не просто рисунок. Это магия. Каждая линия должна быть проведена не просто механически, в неё должен быть вложен смысл.
— А я смогу научиться колдовать? Вроде это полезно.
Она вдруг стала грустной.
— За пару лет светлячка делать научу, может быть искры пальцами выбивать, но вряд ли больше. Здесь практиковаться сложно.
— А чего ты расстраиваешься?
Мы вышли на кухню, я сел в проёме, она принялась рисовать.
— Потому что ты не получишь дар вечной жизни и когда-нибудь умрёшь. У нас так катастрофично мало времени, каких-то коротеньких пятьдесят, может быть семьдесят лет! Ну вот, я опять стала мечтать, когда…
— Мечтай, Аня. Что ещё остаётся?
У меня глаза защипало, навернулись слёзы. Аня посмотрела на меня с опаской, кинула всё и села рядом.
— Я его с говном смешаю, — холодно заявила она, вытирая мои слёзы.
Я её просто обнял, уткнувшись теперь в неё носом, как делала она. А что, если я не выживу? Она же этого не переживёт!
Она гладила меня по голове, нашёптывая что-то приятное. Я слушал и действительно становилось спокойно. Вот же я, а вот она, а что будет дальше, никто не знает.
— Давай завтра в кино сходим вместе, а потом в пивнушку пива попьём, — предложил я. — А потом можем на аттракционы сходить, на Колесо Обозрения, я любил с отцом туда ходить, раз в год ходил. Сейчас он в Монсу переехал и я его уже три года как не видел. А потом я куплю тебе сладкой ваты — гадость, конечно, но для общего настроения пойдёт. А потом мы поедем домой и займёмся чем-нибудь таким, чем обычно влюблённые занимаются. А потом…
— А потом анимешку твою посмотрим, — подхватила Аня и шморгнула носом. — Иди ложись спать, я буду рисовать. Дорисую и приду к тебе.
Я кивнул, чмокнул её в губы и пошёл к себе.
Ночью я почувствовал, как она ко мне прилезла, залезла под одеяло, обняла меня, поцеловала в лоб. Я обнял её, пожмякал за что-то, не поняв даже за что, сгрёб в охапку и уснул заново.
На утро я проснулся один с тревогой в груди.
Вещей нет, её кроссовки в коридоре не стоят. Кот у меня в ногах, даже не шевелится.
— Ань? — позвал я её.
