в свое время объяснить Арвику, что ему приходится собирать в кулак всю силу воли, чтобы смотреть прямо на экран во время сеансов связи. Что мысль о его неисправимом уродстве проникла слишком глубоко, ее не сбросишь, как надоевшую одежду.
Инза его понимала, но занимала сторону Арвика, считала, что Полуликий должен работать, должен сделать над собой усилие. Казалось, она напрочь забыла и о Питере и о том, что им пришлось пережить совсем недавно. То ли считала это несущественным, то ли деньги – пусть даже и не ее собственные – затмили ей разум.
Полуликий же старался и вовсе ни о чем не думать – мучить себя воспоминаниями не имело смысла, ничего уже не изменишь. Питер давно за Барьером и, что бы ни случилось дальше, вряд ли они увидятся снова.
Инза же тем временем наседала на Полуликого вовсю.
– Сам подумай, глупый, – повторяла она раз за разом, сидя вместе с ним на смене и упуская положенные часы сна, – Башням скоро конец, и что дальше? А это шанс, реальный шанс подняться, с деньгами и известностью тебе никакой клан не понадобится! Утрешь нос и Лэнгиллу и всем остальным задавакам эр-ланам – только представь, как будет здорово!
Полуликий не возражал, хотя сомневался, что это будет так уж здорово.
А потом появился он.
Лэнгилл.
21
Глава клана Лэ заявился в Башню собственной персоной, совершенно один. Полуликий как раз заступил на смену, а Инза ушла спать, и он готов был поклясться, что отец каким-то образом знал об этом и специально подгадал момент, чтобы поговорить наедине.
Хотя сам разговор оказался коротким.
Эр-лан был чрезвычайно мягок и ласков – Полуликий не помнил, чтобы хоть один человек говорил с ним так ласково. Даже приемные родители всегда обращались к нему вежливо, как к постороннему, а в нежности Питера таился подспудный огонь, он волновал кровь Полуликого и смущал разум.
Лэнгилл же говорил с ним, как с давно потерянным и вновь обретенным дитя, с которым уже не чаял свидеться. Как будто вовсе не он, узнав об уродстве сына, отправил его к сегам, а потом полностью игнорировал сорок с лишним лет.
Смысл витиеватой речи сводился к тому, что Полуликий показал себя прекрасным изобретателем, способным принести несомненную пользу как клану Лэ, так и всем жителям Оморона, поэтому клан согласен вернуть его в свои ряды и даровать все привилегии, положенные по статусу рождения.
Сообщив радостные новости, Лэнгилл надолго замолчал, удобно расположившись в морфо-кресле кресле и покачивая носком сапога. И синее одеяние и верх сапог покрывали чудесные серебряные узоры, а волосы отца, цвета только народившейся, платиновой луны, слегка поблескивали в рассеянном свете.
Полуликий стоял столбом, смотрел в синие с белыми узорами глаза, так похожие на его собственные, и пытался осознать прозвучавшие слова.
С раннего детства он мечтал о том, что родители передумают и придут за ним… но сейчас, когда это случилось наяву, почему-то не чувствовал радости. Все произошло как-то буднично, само собой. Пара дней на сборы, упаковка немногочисленных вещей и изобретений, прощание с Инзой… и вот он уже здесь, в просторных, прохладных комнатах, с высокими потолками и стенами, источающими едва уловимый, ненавязчивый аромат.
Полуликий отвернулся от зеркала и прошел в рабочий кабинет. Тот выглядел более обжитым, на составленных вместе столах аккуратно разложены микросхемы и инструменты, старые и новые прототипы изобретений, мерцал большой стационарный гало-экран, сплошь покрытый вычислениями и схемами. Сейчас Полуликий имел возможность просто предоставить схему и получить работающую модель, но он любил делать все сам, любил мелкую, кропотливую работу. Она отлично отвлекала от посторонних мыслей.
Он сел и взмахом руки «приманил» осветительный шар. В отличие от Башен, все освещение здесь было мобильным – он мог создать столько угодно шаров и направить их в любую точку комнаты. Больше всего их висело над столами в мастерской, где часто требовалось хорошее освещение.
Последний проект, который Лэнгилл хотел показать Тиану, главе клана Ти, был давно готов – новый вид связи, полностью изолированный от прослушивания. Сеги постоянно шпионят за эр-ланами, пояснил отец, когда давал ему это задание. Подслушивают, подсматривают. У них есть свои технологии, свои талантливые изобретатели, но они хотят урвать еще и у нас, отхватить кусок побольше.
– Но ведь мы используем их разработки, почему бы им не хотеть того же? – не понял тогда Полуликий.
Но отец лишь рассмеялся и сказал, что конечно, они поделятся – когда получат гарантии, что технологии будут использованы во благо, а не извращены, как часто происходит с изобретениями сегов.
– Взять хотя бы твой пояс, – глаза Лэнгилла непонятно блеснули, – что за прекрасная, возвышенная идея – полет! Идея, достойная эр-лана, и достойное же ее воплощение. И что сеги сделали с ним? Превратили в модную побрякушку! Они как дети, жаждущие только игр и развлечений, не способны поднять глаза от земли, заглянуть в будущее. В этом мире мы – взрослые, Мелл, и должны подавать им пример, быть на шаг впереди и удержать от падения в пропасть.
Полуликий по привычке не стал спорить, хотя те немногие сеги, кого он знал, вовсе не страдали легкомыслием, а уж тем более инфантилизмом. Однако он понимал, что еще не настало время возвышать здесь свой голос. Отец вернул его в клан, но очень многие его члены были против такого решения. В том числе и Камиллерия – та самая женщина, чьи гены, соединившись с генами Лэнгилла, породили генотип Полуликого…
Он знал, что и она и все остальные не одобряют его, считают слишком эмоциональным, несговорчивым и упрямым – хотя единственное, на чем он настоял, было имя, выбранное им при вступлении в клан. Хотел, чтобы хоть что-то напоминало о прошлой жизни, о Даре Небес, которого он навсегда лишился. У него была жизнь, и он не собирался делать вид, будто отбросил ее и начал с чистого листа.
Ну и сразу началось. Двойное имя! Как может эр-лан зваться двойным именем, да еще таким странным! Даже сеги и те уже лет сто не берут себе двойных имен, что за нелепая причуда!
Но Полуликий, безропотно согласившийся оборвать все связи с миром, в котором вырос, принять и соблюдать неисчислимое множество порой непонятных обычаев и правил, здесь встал насмерть. Эр-ланы будут звать его Мелл Фэлри, а если дадут другое имя, он не станет на него откликаться, и все.
Они уступили, но теперь все, включая Камиллерию, окликали его с таким видом, будто делают громадное одолжение. Лишь отец быстренько начал звать его Мелл, что Полуликого вполне устроило. Слышать, как кто-то – не Питер – произносит «Фэлри» было бы, пожалуй, слишком тяжело…
Постепенно он увлекся и какое-то время
