нечто такое, что направило по этому пути, мог ли он поступить иначе, начнет ли поступать иначе, когда освободится. Именно поэтому заморозка оказывала разный эффект на осужденных: кто-то возвращался полностью обновленным, как после целого года уединенной медитации, а кому-то самоанализа не хватало, чтобы измениться. Если существо совершило преступление из-за каких-то обстоятельств или неправильных выводов, то оно перестроится. Если же негодяй получает удовольствие от совершения зла, то ничто его не проймет. Да вот только что именно необходимо переосмысливать мне, если единственное мое преступление в том, что я просто родилась? Я использовала свою силу несколько раз, в том числе и для обмана, но большого зла никому не принесла. Даже внушая магистру Веллесу и ректору Ришару забыть о моей расе, я действовала исключительно в целях самозащиты.
В итоге мне приходилось просто вспоминать истории из своей жизни. Я начала скучать даже по бывшим одноклассникам, с которыми годами не виделась и не собиралась встречаться. Но и их лица теперь вызывали теплоту в душе, я уж не говорю о друзьях и родителях – о тех поначалу даже думать было больно.
Со временем у меня установился некоторый распорядок. Я поднималась на ноги и шла в сторону отодвигающихся гор, пока не надоест, затем большим кругом возвращалась к центру своего мира, вновь укладывалась на траву, раскидывала руки и ноги, громко пела в небо, чтобы оно выучило новую песню и проигрывало мне ее, рассматривала облака, о чем-нибудь думала и закрывала глаза, притворяясь, что сплю. И уже сотню раз повторяла этот цикл, отмечая, что мои мысли тоже меняются – от первоначальной истерики я пришла в холодное раздражение, а уже от него потихоньку добралась до абсолютного безразличия. Теперь даже воспоминания о Кристине Фор меня ни капли не беспокоили: ну есть она и есть, ну победила и победила, ну оказывалась в таком же положении, как я сейчас, но добрее не стала, – да и фиг с ней.
Здесь не было птиц и насекомых, лишь разнообразие в цветах и травах, поэтому появление любого существа я бы заметила сразу. Возвращаясь с очередного путешествия от гор, я уже издали разглядела черную точку – и теперь побежала вперед, чтобы точка начала разрастаться и превращаться в фигуру.
– Дим, это ты?!
Моим голосом восторженно завопило небо – я уже привыкла, что самые острые мысли раздаются сразу отовсюду. Инкуба я узнала безошибочно, хотя он сидел спиной, сложив руки на коленях. А уж когда повернулся профилем, глянул на меня через плечо и улыбнулся, то сердце от радости остановилось. Я подбежала ближе, упала рядом в траву, но отдернула руку, которой собиралась дотронуться – очень боялась, что новая иллюзия исчезнет от касания.
Пока он даже не подернулся дымкой, как горы, когда я пыталась подойти к ним ближе. Наоборот, смотрел на меня с улыбкой и выглядел очень реалистично. Я призналась – и на этот раз собственным голосом, а небо предпочло промолчать:
– Мне до сих пор никто не снился. Это так здорово! Я все думала, что в этом недоработка ведьмаков из ледника – они зря не разрешают сниться посторонним. В целях перевоспитания неплохо было бы пообщаться со своими жертвами или, наоборот, людьми, которые когда-то дали хороший совет. Вот это говорение только с собой довольно ограничено, как думаешь?
– Понятия не имею, – он знакомо улыбался, а от мягкого голоса все тело содрогнулось в сладком восторге. – Наташ, я себя воспитать не сумел, куда мне перевоспитывать остальных?
Он сидел прямо здесь, такой реальный, с обычным для него саркастичным выражением лица, что я все сильнее проваливалась в восторг, даже плакать захотелось. Произнесла с надеждой:
– Теперь, наверное, мне и остальные сниться начнут? Я бы с Маринкой, Риссаей и Аго повидалась.
– Вот это вряд ли, их ты здесь точно не увидишь, – огорчил он. Но тотчас многозначительно улыбнулся и добавил: – Наташ, я плод не твоего воображения, а своего. Ты чего тупишь-то?
Зажмурилась и помотала головой, но все еще не доходило. Диминику пришлось терпеливо объяснять:
– Ты думала, я тебя обнимал из-за приступа сентиментальности? Спятила? Я просто воспользовался тем, что все после судилища расквасились, и засунул тебе за шиворот своего альтера. Его заморозили вместе с тобой, а я вроде остаюсь инкубом, который через альтеров может проникать в сны жертв.
Мое лицо поползло вниз, а глаза, наоборот, расширились.
– Но змею или крысу они бы заметили… Таракан?! Фу, ты запихнул мне под одежду таракана?!
Он знакомо и так чудесно расхохотался, что я заново почувствовала себя живой. Все смирение, вся достигнутая ленивая безмятежность рассыпались осколками от этого смеха.
– Мало того, он еще и спрятался в укромном местечке. Живи теперь с этой мыслью вечно.
Но мне было не до брезгливости. Если этот маневр означал, что мое бесконечное одиночество закончено, то я согласилась бы даже на клубок червей! И ведь инкуб мне когда-то давно приходил во снах – еще в те времена, когда со мной в квартире жила его Крыся. Все еще помню, что он внушал весьма натуралистичные сны. И впервые с начала чудесной встречи я почти бесстрашно позволила себе прикоснуться к его плечу. Черный сюртук на ощупь был плотным и грубым – я почувствовала бы то же самое, если бы сейчас не спала. Прижала ладонь к гладкой щеке Диминика и просто застонала от невозможной радости. Бесконечный цикл прерван! Теперь я смогу жить от одной встречи до другой, появилась хоть какая-то цель у существования в этом прекрасном аду.
Он перехватил мою руку за запястье, мягко отвел от своего лица и иронично вздернул бровь:
– Мне сразу раздеваться, или сначала разденем тебя? Доводить жертв через сны в некотором смысле даже прикольно – не надо думать об ограничениях физиологии. Правда, не наешься и прямого отравления нет, но в качестве развлечения сойдет.
Я хотела вообще всего, пусть хоть на части меня в процессе разорвет – все равно потом обратно соберусь. Как минимум, я рассчитываю на тысячу поцелуев. Да я наверняка сойду с ума только от объятий! Но сейчас одумалась и немного отодвинулась, решив:
– Сначала поговорим. Как там вообще дела? Сколько времени прошло?
Он отвел взгляд и задумчиво уставился в сторону гор.
– Почти три месяца. Вчера в Москве был первый снег.
Все мое счастье испарилось за секунду. Мне и до этого ответа было понятно, что миновала не пара дней, но названный срок обескуражил. Диминик подкинул мне альтера сразу после судилища, он провел всех магикопов, но ждал целых три месяца, чтобы появиться? Только что мне казалось, что мое вечное одиночество перестанет быть таким тоскливым, но инкуб, оказывается, и не горел желанием меня развлекать. А с чего вдруг ему гореть?
Покосившись на мое лицо, он закатил глаза:
– Ну и чего ты сквасилась? Я был занят. К тому же до последнего сомневался, что это хорошая идея – выдергивать тебя из вялого безразличия, которое обязательно накроет любого, для кого нет шанса выйти. Все еще сомневаюсь. Наташ, когда-нибудь я состарюсь и умру, а ты все еще будешь здесь. Я могу приходить к тебе каждый день, но настанет момент, когда я прийти не смогу. И я понятия не имею, не делаю ли тебе хуже. Но, как видишь, не выдержал и пришел – я всегда был эгоистом.
Я грустно улыбнулась и кивнула. Он признался, что пришел из-за того, что сам этого хотел. Вероятно, за это время он придумал еще десяток планов по моему спасению – и все они провалились. Значит, мой приговор останется в силе, а Диму пришлось выбирать, имеет ли он право заставлять мое сердце заново стучать в безнадежной агонии. Подумать об этом я смогу потом – у меня как раз здесь предостаточно времени, чтобы думать. А пока сменила тему:
– Чем же ты был занят?
Он презрительно вздернул губу – не иначе, сейчас снова последует критика сверхполиции. Упал на спину, подложил руки под голову и оправдал ожидания:
– Вся эта система сверхзакона – полный идиотизм. После твоего приговора они взялись за меня – мол, я скрывал важную информацию. Выбирали между заморозкой на полгода
