так, но просто махнул рукой. Чего уж теперь? У Лукича своя голова на плечах и ему о её сохранности заботиться.
— Мы с князем ещё обсудили, как защитить Москву от ночных татей, — похвастал Репешок.
— И? — нетерпеливо спросил Еремей. Город наполнялся жителями, разрастался и перестал быть тихим. Жизнь била ключом, причем не только днем, но и ночью.
— Решили, что можно на ночь перегораживать улицы бревном и ставить караульных. А ещё посылать проверяющих на конях.
— И это тоже она насоветовала? — Еремей нервно мотнул головой в сторону внучки.
— Да что сразу я?! — возмутилась она.
Дьяк разбойного приказа расхохотался и долго не мог остановиться.
— Ой, уморил… — прохрипел он, — аж слезу выбил! Ну чего ты на девчонку косишься? Не монстра же она у тебя!
Тут уже Дуня обиженно воскликнула:
— А я просто не успела присоветовать по ночам покой людей охранять. Вот спросила бы меня, я бы сказала, что в других государствах во многих крупных городах работает служба сторожей. Ведь надо не только татей углядеть, но и нарождающийся пожар, а может, другое какое беспокойство.
— Ишь ты, — протянул Репешок.
— А ты говоришь — не монстра, — передразнил его Еремей. — У неё на всё есть совет и ответ, замучаешься слушать. Ладно, пошли мы, а то у меня режим. Чуть позже домой приду<strong> —</strong> и вместо мяса на стол рыбу поставят, а мне её в пост хватает.
— И как?
— Что как?
— Здоровее стал?
— Вот ты смеешься, а мне легче. Я не жаловался, но возраст ощущал, а тут вдруг поймал себя на том, что охота стало шевелиться, куда-то пойти…
— Хм, м-да. А мне вот всё чаще прилечь хочется. Катерина, говоришь, помогла? — дьяк обхватил ладонью подбородок, сминая бороду и кивнул своим мыслям.
Дуня на всякий случай сказала:
— Я у неё учусь помаленьку. Она очень сведуща в своём деле и как бы не из последних наших исконных лекарей. Она наше достояние!
Оба дьяка выслушали её, потом переглянулись. Дед ничего не сказал, лишь подтолкнул Дуню к выходу, а Борис Лукич пробормотал:
— Ишь ты… достояние.
При выходе Дуня забрала пустую корзинку, улыбнулась в ответ на благодарности и восхваление её кулинарного искусства. Семён сразу последовал за ней и Дорониным. Выйдя на улицу, он спросил у Еремея:
— Это правда, что за татя дадут десять рублей?
— Не за любого, а за того, на кого укажут.
— А как узнать?
— Зайди завтра в сюда, при входе вывесят список с татя. Вот по нему и узнаешь его.
— Душегуб?
— Тать, но можно сказать, что душегуб. Из-за него хорошая семья больше свободы не увидит.
Семён больше ничего не спрашивал. В избе ему рассказали об этом случае и о других. Он ранее не представлял, как работают в разбойном приказе. Зачем он вообще нужен, если лиходеев ловят хозяева земель. У них есть дружины, ловчие, да даже сами бояре выходили на дорогу, чтобы словить и покарать злыдней.
В семье Семёна в таких случаях ехал отец с братьями, выслеживал и бил. Но оказалось, что писцы не совсем писцы, а как ловчие. Только охотятся они не на зверя, а вылавливают людей, точнее нелюдей. Но самым интересным для Семёна было то, что князь за это платит жалование. Это такая же служба, как любая другая. А ведь он мог бы, он справился бы…
Глава 13
С вязанием у Дуни не заладилось. В мыслях было всё красиво и быстро, а на практике потребовался подготовительный процесс и время на отработку навыков. Да и с усидчивостью были проблемы: как бы она себя не заставляла, но не получая сразу видимого результата, начинала ерзать, ошибаться, раздражаться…
Её увлекла идея придумывания новой модели одежды, даже разработка схемы вязания понравилась, но процесс исполнения грозил затянуться. И тогда Дуня позволила себе отвлечься. Пользуясь тем, что мама с хворостинами всё ещё в имении, Дуня объявила деду с ключницей об охватившей её кулинарной лихорадке и потребовала не мешать лечению. Василиса и дед перепугались, но поняв, в чём дело, распили наливочку и разошлись по своим делам.
Дуняша же каждый день пекла что-нибудь, изыскивая способы обойти отсутствие сахара. Не всё получалось, как ею ожидалось, но всё съедалось с удовольствием, а вкусные запахи будоражили соседей.
— Дуся! Дуська! — как-то услышала Дуня, выйдя во двор, чтобы подышать свежим воздухом.
Она повернула голову и увидела соседскую девчонку… боярышню Матрену Совину. Уставив руки в бока, Дуня сердито крикнула:
— Мотя, сколько раз просила тебя не звать меня Дусей?
— Ой, Дунечка, прости-прости! А чем это у вас во дворе так вкусно пахнет?
Дуня хотела было немного подразнить свою ровесницу, но та как-то странно выглядела. Встрепанная, похудевшая, повзрослевшая и глаза такие… словно не ребёнок смотрит, а вселенская скорбь решила заглянуть в мир живых.
— Мотенька, заходи в гости, — настороженно предложила Дуня, отмечая, что в ушках Матрёны нет сережек, подаренных ей отцом и которыми она очень гордилась и носила не снимая. — Давно я тебя не видела, поболтаем.
Девочка обрадованно кивнула, и Дуня перевела дух. Теперь соседка ей показалась прежней. Почти тут же одна из жердин отклонилась в сторону, а Мотя протиснулась в щель.
— Ну что ты делаешь? — напустилась на неё Дуня. — Не могла обойти и через калитку… — тут её взгляд опустился на босые ноги Моти. Соседка обхватывала плечи тонкими ручками, переминалась, поджимая грязные пальцы и мёрзла в домашней рубашке, опоясанной излохматившимся пояском. Несвежая рубашка домашняя рубашка никак не подходила боярышне для улицы, даже такой маленькой, но босиком в сентябре — совсем вопиющий факт!
— Почему ты босиком? Да что случилось? — воскликнула Дуня.
Мотя всхлипнула, и размазывая слёзы по щекам, начала говорить. Дуняша еле успела провести её в дом, чтобы соседка не мерзла, а челядь не видела непотребного поведения маленькой боярышни.
— Тятя весной вернулся из похода и слёг. Сказал, что
