спешила?
— Теперь уже никуда, — она потрясла полупустой корзинкой.
— А натворила что? — не отставал дед.
— Погоди, Еремей! — вступил Борис Лукич. — Забыл, о чём я тебя просил?
— Забыл, Борис. Как вижу эту егозу, то всё из головы вылетает. Ты ей сам скажи.
— Тогда давайте ко мне в избу зайдем. Чего мокнем?
Дуня прошла за двумя думными дьяками в разбойную избу, ответила на приветствия писцов и поставила корзинку на стол:
— Угощайтесь! — радушно предложила она всем.
— Балуешь, — прищурившись заметил Борис Лукич, но замершим служивым мотнул головой, разрешая угоститься.
— Идёмте ко мне, — дьяк повёл своих гостей дальше, а боярича Волка остановил взглядом, нехотя добавив: — То дело тайное, тебе не след знать. Жди тут.
Дуня не видела, как Еремей кивнул, оставляя Семёна в общей горнице. В этот раз дьяк далеко не повёл их.
— Вот, здесь я нынче обустроился. Теперь у меня, как у твоего деда, большой стол, полки с тетрадями и своя карта княжества во всю стену, — похвастался Борис Лукич.
Дуня огляделась:
— Сюда бы маленькую печурку с трубой, — чуть поёжившись, посоветовала она. — А трубу вывести в окно.
— Уже делаем, — разулыбался дьяк, — есть у меня один умелец.
— А я чем могу помочь тебе?
— Помнишь, ты как-то говорила, — дьяк огладил бороду, — что татя можно за деньги ловить?
— Конечно, — сразу кивнула Дуня.
— А могла бы ты нарисовать его?
— Э, по описанию? Вряд ли. Мне надо видеть человека.
— Так я покажу тебе его!
— Борис Лукич, чего-то я не пойму. Зачем ловить того, кого можно поставить перед мной?
— Татя я не могу перед тобой поставить, а вот похожего на него брата могу.
— Хм, интересно.
— Все говорят, что они похожи, только один старше, а другой младше.
— Старшего или младшего надо будет искать?
— Младшего.
Дуня ненадолго задумалась.
— Надо попробовать. Где он?
— Так у меня сидит. На вопросы отвечает. Если братца и украденное им не найдут, то старшему вместе со всей семьёй идти в закупы к купцу, а то и в холопы.
Дуня понятливо кивнула.
— Мне нужна хорошего качества бумага и… пожалуй, чернила с железным пером. А ещё хорошее освещение.
Через несколько минут Дуня смотрела на грузного бородатого мужчину со взглядом обреченного на смерть, пытаясь уловить приметные особенности. Они были. Своеобразный прищур глаз, крепкие скулы, широкие брови. Казалось бы, ерунда, но именно это подчеркнула Дуня в своем быстром рисунке в стиле Пушкина, а всё остальное обозначила грубоватыми штрихами. Она дольше вглядывалась в лицо, чем потом рисовала. Но это и понятно, потому что перо не карандаш.
— Вот, — она протянула лист Борису Лукичу и тот расцвел.
— Похож! Ни с кем не спутать! — воскликнул он и с уважением посмотрел на девочку. На бумаге было удивительно мало линий и список с лица казался простым, легко повторимым, но узнаваемым. Как она это сделала?
— Тогда сейчас ещё нарисую тако же, только при ином развороте головы, — обрадовалась Дуня и в новые портреты добавила детали в виде разной одежды.
— А это зачем? — удивился дед.
— Ну-у, вдруг тать переоденется? Вот я ему сразу же примерила одежку с чужого плеча.
— Мудришь ты, — не одобрил дед.
— Э, нет, Еремей, твоя внучка права. Парень-то при деньгах и мог торговым гостем нарядиться.
— Не хватит ума, — не сдался Еремей Профыч, но его приятель не согласился:
— Если и вправду у парня хватило дерзости обокрасть своего благодетеля, подставить брата с семьей, то бог знает, куда поведет его лихая удаль. Такой и князем может нарядиться.
Еремей Профыч пристально посмотрел на товарища и покачал головой, всем своим видом показывая — что-то мудрит Репешок с этим делом!
Когда Дуня закончила, то дьяк выставил вон брата беглеца, бережно разложил листы и просушил чернила.
— Повесим при входе в общую горницу, а по Москве пустим слух, что желающие помочь разбойному приказу и заработать вознаграждение, могут зайти и посмотреть на картинку татя.
— А сколько обещано? — спросила Дуня.
— Десять рублей серебром.
— Ого! — вытаращилась она.
— Народ со всей Москвы сбежится к тебе, — буркнул Еремей, чувствуя подвох в этом деле и переживая за внучку. Про купчину он слышал, серьёзный и влиятельный муж. Только непонятно зачем он с жалобой в приказ пошёл? Или это его доверенный взбрыкнул и пришел сюда, не желая сразу идти в кабалу? А Борис Лукич вцепился в это дело клещом, как будто не понимая, что шумиха купцу не нужна! Но вряд ли Репешок подставил бы Дуню.
Дьяк же любовался на картинки и задорно отвечал:
— А и пусть народ сбегается ко мне, зато перестанут говорить, что князь никого не ловит и ничего не делает.
Дуня с уважением посмотрела на Бориса Лукича. Это ж надо какой политический ход! А он подмигнул ей и добил:
— Такие времена настали, что нынче больше говорить о делах полюбили, чем само дело делать. Вот пусть народ поговорит о делах моего приказа, — довольно объявил Репешок и хитро сощурившись, расплылся в коварной улыбке, добавил:
— а я людишек пошлю, чтобы послушали. Авось что дельное услышат. Да и некоторым князьям будет упрёк, что не следят за порядком на своих землях, а я вот он, красивый и весь в делах-заботах, стараюсь, придумки придумываю.
Еремей стоял, открыв рот и смотрел на товарища в изумлении.
— Бориска, — выдавил он, еле справляясь с эмоциями, — да ты ж лис! Это ж надо, как всё повернул! Только чего наш князь скажет?
— А он одобрил, — усмехнулся довольный произведенных эффектом Репешок. — Только и спросил, как я до такого додумался?
— И как же?
— Да вот… — дьяк со смехом повёл подбородком в сторону Дуни, а та опустила глаза и огладила пальчиками меховую полоску на шубке.
Еремей пожевал губами, хотел было сказать Борису, чтобы потом не винил Дуньку, если что не
