невольно съеживался, охваченный тревогой.
Бом-бом-бом.
Ворона слетела с дерева, испуганная внезапным шумом.
Возница оглянулся на Цитадель, прежде чем исчезнуть в тумане.
— Что это? — прижал меня к себе Э’эрлинг.
— Кто-то умер, — нахмурилась я. — Кто-то из наших.
Я оставила Э’эрлинга в спальне. Служанка передала, что Смотрительница собирает всех ситхлиф в зале с колоннами на первом этаже. Вероятно, она хотела сообщить имя той, что отправилась на небеса в чертоги Многоликой.
Кто-то из наших сестер не вернулся с опасного задания?
Кого-то убили?
Я шла, и эхо выгрызало у меня из-под ног каждый шаг. Под ребрами ворочалось дурное предчувствие. Кроме того, мне снова хотелось есть. Когда я была на лестнице, ноздри раздулись, уловив запах свежей выпечки, что доносился из кухни, и желудок предательски заурчал. Испугавшись, я сжала руками живот — сильно, до синяков — пытаясь заставить его замолчать. Если кто-то услышит…
О богиня, что со мной?
Когда я спустилась в зал на первом этаже, там уже было не протолкнуться. В помещении, которое до отказа забито людьми, должен стоять чудовищный гул, но под каменным сводом царила могильная тишина. Ситхлифы покорно ждали появления главной и не позволяли себе шептаться. Я нырнула в толпу и вместе со всеми погрузилась в ожидание.
Смотрительница появилась спустя несколько минут — вынырнула из темной арки на блеск факелов и поднялась на небольшое возвышение, откуда ее хорошо было видно. За спиной главной из трех высоких стрельчатых окон лился серый призрачный свет и окутывал ее фигуру, затянутую в черное платье с пышной юбкой и корсетом. И без того мертвая тишина углубилась. Все обратились в слух.
А я боролась с тошнотой. Живот крутило. К горлу раз за разом подкатывала едкая желчь. Все мысли были о том, как удержать содержимое желудка внутри и не навлечь на себя ненужные подозрения. Не надо было красть с тарелки Э’эрлинга сырный рогалик, принесенный вместе с чаем к завтраку.
Смотрительница наконец заговорила.
Никто из ситхлиф не погиб на задании. Скончался Тахир, ненавистный старик. Смерть была естественная. Просто его час пробил.
Сколько лет было этому ублюдку? Восемьдесят? Под девяносто? Люди долго не живут.
Новость о смерти кровожадного мерзавца подняла мне настроение. Смотрительница печально вздыхала, одетая в траур, а я ликовала, пряча свои чувства под маской равнодушия.
Выяснилось, что тело Тахира уже отправили на телеге к похоронной яме на окраине города. Похоже, это его труп, завернутый в саван, мы видели из окна. Я нахмурилась, удивленная, что старику не воздали никаких почестей, хотя он был родственником главной ситхлифы.
В этот момент за спиной Смотрительницы шевельнулся мужчина, одетый слишком богато для слуги или стражника. Я заметила его только сейчас, ибо до этого он кутался в тень, но тут вышел на свет.
У незнакомца были белые волосы, собранные в низкий хвост, раскосые голубые глаза и слащавое личико с… родинкой. При виде этой выпуклой родинки с тремя длинными волосками меня бросило в пот. Я внимательно присмотрелась к внешности чужака.
Я не видела Тахира в молодости. В Цитадели он появился в том возрасте, когда у обычных людей уже полон дом внуков. К этому времени его волосы полностью поседели, лицо обвисло, черты размылись под складками многочисленных морщин.
Но эта родинка…
Я не могла отделаться от мысли, что передо мной обновленная, сбросившая десятки лет версия Тахира.
Может, его юный родственник. А может…
Какие волшебные свойства были у артефакта, выкраденного мной из замка Мориуса Аларана? На что способен окаменевший разум дракона? Что, если он…
Мысль мне не понравилась.
Меня снова затошнило. Тело уже посылало в мозг панические сигналы, когда Смотрительница вывела своего спутника вперед и представила ситхлифам.
Новый обитатель Цитадели. Внук Тахира — вот и объяснение их поразительному сходству. Личный секретарь главы, заменивший своего покойного деда на этой должности.
Я больше не слушала. Сражаясь с дурнотой, я исступленно работала локтями, прорываясь сквозь людское море к спасительному выходу. Кровь шумела в ушах, сердце выпрыгивало из груди. На лбу выступила испарина. Через пару шагов я почувствовала капельки влаги на крыльях носа и над верхней губой.
О богиня, меня сейчас вывернет на пол!
Желудок скрутило болезненным спазмом.
Я прижала ладонь ко рту: «Нет, нельзя, не здесь, хотя бы в коридоре».
К щекам прилил жар. В преддверии приступа затряслись руки, потом колени.
Я пробивалась вперед, расталкивая всех на своем пути, и молила Многоликую о милости.
Не здесь. Не при всех. Там, за дверью, где темнота и никого нет.
Они не должны узнать, что я ела человеческую пищу.
До выхода оставалось несколько метров. Я держалась из последних сил. Шла быстро, но не бежала, чтобы не привлекать к себе внимания.
Когда до коридора уже было подать рукой, вверх по горлу начала подниматься горькая жидкая масса. Я вся вспотела, раскраснелась, задрожала.
Еще немного. Два шага, один.
Я переступила порог, зашла за стену и меня вырвало прямо себе на ноги. Я едва успела наклониться.
О богиня…
Приступ был долгим, мучительным, но главное, я успела! Успела сбежать из зала и укрыться.
Но что со мной? Болезнь?
Когда я разгибалась, вытирая рукавом рот, вся мокрая и красная, жуткое осознание щелкнуло кнутом в воздухе.
Меня снова прошил ледяной озноб. И снова мне стало дурно, да так, что я покачнулась, ухватившись за стену.
Не болезнь. Хуже. Ребенок.
Ребенок, которого мне никогда не позволят родить. Плод любви, который безжалостно выдерут из моего чрева и бросят за стены Цитадели, как мусор. Очередная привязанность, которую заставят отринуть.
Ошеломленная внезапным открытием, я подняла взгляд и…
В конце коридора, на повороте, в трех метрах от меня стояла Три тысячи пятнадцатая и смотрела на зловонную лужу у моих ног.
«Я позову служанку, чтобы убрала», — слова Три тысячи пятнадцатой крутились и крутились в голове, пока быстрым шагом я возвращалась в свои покои.
У меня тряслись руки. Сердце в груди гулко ухало. Во рту стоял омерзительный вкус кислятины.
Беременна.
В последнее время мы с Э’эрлингом любились, как кролики, и вот результат — ребенок.
Под рукой у меня всегда была фляга с настойкой из особых трав, но, похоже, время от времени я забывала из нее пить. Какая чудовищная беспечность!
Если правда откроется…
Будет ли Три тысячи пятнадцатая держать язык за зубами? Или тут же побежит докладывать об увиденном?
Пока я шла по коридору, сцены
