«Он говорил, что мы отсюда уедем, но ничего, совсем ничего…» Она устала ждать.
— А полковник Дитрих?
Разорванный ратаксами каторжник обвинял в измене меня. Не так: в шпионаже. В предательстве меня обвиняла Марго, и получается, это разные вещи.
— Ирония, ваше сиятельство, — у коменданта была ухмылка умного и уставшего человека. — Ваш муж был казначеем заговорщиков, его до последнего берегли. Никто на допросах не называл его имени, а поверьте, допрашивать как надо умеют… Хотите вина?
Я помотала головой. Подумала и кивнула. Черт побери, у меня есть повод для пьянки, мне не будет так страшно. Наверное. Это не точно, но судя по звуку, который не думает замолкать, я, как и Теодора, сойду с ума, и это будет благословением свыше.
Если Мезенцев был официальным агентом, почему он попал на каторгу? В первоначальном плане всех причастных оказался изъян.
Комендант встал, подошел к шкафу, полному каких-то бумаг, и остался стоять ко мне спиной, а я смотрела — неужели на столе нет ничего, похожего на…
— Что вы, ваше сиятельство, — протянул комендант, не оборачиваясь, — вы не навредите мне до тех пор, пока не узнаете все до конца. Ваш муж был не в ладах со своим тестем, история, как юная графиня фон Зейдлиц упросила отца устроить неравный брак, дошла даже до этих скал, ваш отец сохранил вам семейный титул… Чего Дитриху не хватало? Влиятельный тесть, деньги, молодая жена, столичная жизнь, я бы с радостью поменялся с ним, знаете ли.
Верю. Что же до Дитриха — я не скажу, какая вожжа ему под хвост попала, а сам он мог наплести ерунды про равенство, братство, всеобщее благо, про то, что кто-то же должен лечь на алтарь. Его алтарем завтра станет местное кладбище — болото, покрытое коркой льда, а я лягу рядом немногим позже, как подобает верной жене.
— Участие Дитриха в заговоре было… пассивным. Но что-то его напугало, он бросился к тестю, и, думаю, граф был в большом замешательстве, — комендант повернулся, держа в руках два бокала. Он мог подбросить мне что угодно, подумала я, но приняла и пригубила вино. Наплевать. — Граф фон Зейдлиц явился в канцелярию с докладом, но его обошли недоброжелатели.
Так бывает, чтобы спасти свою шкуру, вместе с прочими сдают информатора. Графу было что терять, пришлось выдать собственного зятя и отречься от меня. Какая жалость. Что он мне тогда сказал?
Мои чувства не довели меня до добра.
Мой муж помилован, Святой Трон дает всем женам свободу, а мне за ошибки надо платить. Никто не хочет пятна, и есть ли кто-то, кто увезет меня из столицы ко всем чертям. Идеалистичная верная дура, которой кинут подачку из семейной мошны, чтобы она не околела уже по дороге. Он, граф фон Зейдлиц, сделал для дочери все что мог…
Избавил ее мужа от казни?..
Аглая любила этого человека. Настолько, что умолила отца на брак, и настолько, что граф сомневался, что дочь не участвует в заговоре. Настолько, что у него оставался выбор: пожертвовать только мной — или всем остальным, в том числе и браком с фрейлиной Дивеевой, и судьбой и карьерой моего брата.
Может, фрейлина, которой ни к чему было родниться с какой-то клятой, повлияла на то, что граф не смог найти иное решение после того, как сдал жандармерии и заговорщиков, и того, кто нашептывал ему все секреты. Граф опоздал и был вынужден откупиться и Дитрихом, и мной. Было ли ему тяжело? Пожалуй.
Я потягивала вино, комендант тоже. Стояла странная тишина, не хрупкая, как бывает, когда на белый свет выплывают тайны, а вязкая, непроницаемая, как тогда, когда они зарождаются, но стояла недолго, я снова услышала низкой стон. Морское чудовище выбралось из глубин и звало меня туда, где спокойно. Комендант к чему-то прислушивался, я замерла — он тоже слышит?.. Невероятно.
Дитрих считал, что мой отец от меня не откажется, а мне казалось, что граф был разочарован единственной дочерью. Ее выбором, ее безрассудством, но при дворе выживает тот, кто умеет принимать непростые решения.
Дитрих, как и Мезенцев Теодоре, обещал, что увезет меня отсюда. После того, как напомнил, что я не завишу от воли отца, что мне не нужен никакой паспорт… Что княгиня лишь отговорка, что мой отец нуждается почему-то во мне… Манипуляция. В последнем я была убеждена. Они делили меня — Дитрих выиграл. Если бы я тогда могла знать!..
«Без тебя мне не выжить…» Что он под этим имел в виду?
«Ты меня едва не убила», «мы все решили», «ты знала, что я не смогу без тебя». Это часть плана, часть заговора? Дитрих не просто так смотрел в окно, не просто так бежал к форту? Я его чуть не погубила при атаке ратаксов, между нами существовала договоренность, заранее, до того, как стало известно, что будет ссылка. Дитрих до казни знал, что она будет гражданской, и здесь, на каторге, должно было что-то произойти.
— Между вами ведь тоже был сговор, комендант. — Вино в полумраке выглядело темным, и можно было вообразить, что я пью кровь. — Ратаксы свидетелей не оставляют, а что потом? Он должен был уплыть на корабле?..
«Если я останусь жив, я увезу тебя отсюда». Еще бы, он так зависел от меня. Что я должна была сделать — спасать его, позволить ратаксам убить всех тех, кто мог случайно уцелеть и увидеть, что Дитрих не разорван на куски?..
Трость. Дитрих убил Никанорова, когда тот пытался его спасти, трость нужна была ему самому — чтобы я лучше справилась. Я же Аглая — обученная старой колдуньей клятая. И я же — та, кто с трудом дошел, как обращаться с таким сильным даром.
Но полковник Дитрих об этом не знал. Какие-то тайны он унес в могилу, а какие-то тайны достались мне.
— Ратаксы припозднились, — не слишком охотно объяснил комендант. — Корабль уже ушел. Сложно сказать, где бы я его прятал, но — да, и не пеняйте, что я не выполнил свою часть уговора.
А вы делец, господин комендант, и вам позавидуют все кошельки мира разом.
— Он обещал вам заплатить?
— Вы должны были заплатить, — и в голосе его зазвучала настороженность.
«В сундуке, ваше сиятельство…» Вот и деньги. Марго не зря так переживала из-за них. Но где «Принцесса», где сундук, а комендант был бы раздосадован. Теперь цена не имеет значения, потому что сторона сделки мертва, а я пропаду здесь, как и все остальные, вопрос лишь — кого из оставшихся я переживу.
— И вам не показалось странным, что полковник уедет, а я буду ждать? — бросила я пробный шар. Комендант пожал плечами, я расценила это как «муж и жена — одна сатана».
Скотина.
Нередко стоит послушать отцов. «Пятнадцать человек на сундук мертвеца…» Боже мой, как хочется выжить. Боже мой, как рвет слух этот звук.
Я вздохнула, прикрыла глаза. Кого же комендант считает убийцей?
— У нашего договора появился еще один пункт, — проговорила я, глядя на коменданта сквозь бокал — наполовину пустой или наполовину полный? — Паспорт против имени убийцы. Вы сами решите, как с ним поступить.
— Еще вина? — будто не слыша, предложил комендант, и когда я мотнула головой, налил себе. Приятно, что это дикое место счищает налет бесполезного этикета, и можно не притворяться хоть иногда.
— Мезенцева вынесла на мороз ребенка, — сказала я, не дожидаясь от коменданта ни согласия, ни возражений, — она выбрала подходящее место: старый каретник, в том крыле никто не живет, оно пустует. Плач малыша никто не услышал бы там, и она не догадывалась, что именно в то крыло вы приказали отнести избитого Дитриха.
Все это светская беседа, и голос мой ровный, с ленцой, словно я пересказываю всем известные сплетни. И комендант, как ни странно, принял игру, потягивал вино, снисходительно слушая. Со стороны — и я, и он из вежливости поддерживаем разговор, могли бы подняться и разойтись.
— Нож видели у меня не только стражники. Это Селиванова взяла его и перепрятала, и это она — полагаю, вызвавшись все же сама присмотреть за полковником — его хладнокровно заколола. И вот когда она открыла окно, чтобы холод получше сохранил тело, — потому что Марго, конечно, не знала, что это еще и способ затруднить определение времени смерти, — она услышала детский плач.
