еще творили эти заботливые руки – сколько жизней они прервали.
Уже в Цитадели он запечатлел у меня на лбу еще один долгий поцелуй, и я покачала головой, в ответ на что он оскалился. Я рассмеялась:
– Спокойной ночи, дикарь.
Мой зверь ничуть не насытился. Как и я.
Но у меня хотя бы получилось его отвлечь.
– Спокойной ночи, лебедь, – пробурчал он.
Я усмехнулась при виде недовольного лица короля и закрыла дверь перед самым его носом. И принялась ждать.
Опал
Когда я вошла в темницу, принц был безмолвен, и если бы в свете факелов я не увидела, как его грудь вздымается и опадает, то решила бы, что он мертв.
На кончиках пальцев вспыхнул свет, и я обвела взглядом сырые каменные стены. Дверь находилась в дальнем конце темницы, к стене позади Брона были прикреплены разнообразные орудия пыток, а рядом со мной, на ржавом крючке, висела связка ключей.
Когда они звякнули, Брон встрепенулся – глаза его заплыли так, что он по-прежнему ничего не видел. Принц закряхтел, затем сипло, разбито вздохнул. Остановившись в каком-то футе от него, я принялась разглядывать раны на его теле, гадая, сколько он еще протянет, если их не лечить, – и тут увидела шрамы.
Его исцелили. Исцелили, чтобы он не умер. Чтобы подольше испытывал агонию и боль.
В груди вдруг стало тепло: Дейд сделал это – по крайней мере, отчасти – ради меня. Чтобы отомстить за меня.
Но позволить этой мысли помешать моим дальнейшим планам я не могла. Принц здесь, и как знать, на что решатся его родственники, если он погибнет. Даже если людям удастся завербовать армии из-за моря, нельзя допустить, чтобы они объединили силы с моей матерью.
При мысли о том, что их войска нападут на здешние земли и разорят страну точно так же, как кровавый властитель разорил наши края, у меня подвело живот, а сердце ушло в пятки. Вордан, мирный и удивительно нормальный, был совсем не таким, как его правитель, однако у воинов его руки были по локоть в крови.
В крови невинных.
Нужно положить этому конец. Прекратить все это.
Я отперла кандалы, которыми был скован принц, и он рухнул на пол с таким громким стоном, что я застыла и огляделась. Сердце громко бухало в ушах, почти заглушая бормотание Брона.
Убедившись, что никто не приближается, я присела на корточки и стала подбирать ключ к замку на цепи, которая удерживала кляп во рту принца. Один в конце концов подошел, и омерзительные оковы соскользнули с его головы на залитый кровью пол.
– Вставай, – шепнула я и потянула его за локоть. Брон, морщась, разминал затекшую челюсть. – Сейчас или никогда.
– Опал? – прохрипел он. Один его глаз открылся достаточно, чтобы разглядеть меня. – О звезды, ты жива.
Я решила, что обижаться и тратить время сейчас ни к чему, и дернула его вверх.
– Шевелись.
Он наконец прислушался ко мне и поднялся на трясущиеся ноги. Сделал пару неверных шагов, отчего мы оба чуть не повалились на пол, но все-таки поймал равновесие, которого ему хватило, чтобы доковылять до дверного проема, ведшего во тьму.
– Держись за стену, – приказала я принцу, а когда мы добрались до конца холодного коридора, где находился выход в Цитадель, велела Брону замереть.
Риск был велик, но я убедила себя, что он оправдан – что оба мы выберемся отсюда живыми. Мы подождали. Дыхание из легких Брона вырывалось со свистом, он тяжкой ношей висел на моем плече. Я заперла чувства на замок и сосредоточилась на звуках по ту сторону двери.
Ничего – кроме скрипов и потрескиваний, которые изредка издавала древняя крепость.
– Ладно. – Я мысленно приказала двери открыться. – Двигайся как можно тише, понял? И быстрее.
Брон кивнул, и я чуть ли не силком выволокла его в тускло освещенный коридор. Стояла глубокая ночь, и огонь в рожках едва теплился, но для нас и это было чересчур.
Я гасила светильники один за другим, когда мы приближались к ним. Так мы пересекли большой вестибюль за лестницей. Мы торопливо доковыляли до противоположной стороны, прошли мимо библиотеки и тех жутких статуй, что пережили не одно поколение Вольканов и чего только не повидали в этих коридорах – что именно, было ведомо лишь звездам.
Двери, которые вели наружу, были не заперты. Караульных на террасе тоже не было.
– Это ненормально, – пробормотал Брон. – Ненормально же, да? – повторил он, поскольку я ему не ответила.
Он был прав, и я кивнула – хотя подтверждение ему и не требовалось.
– Нам сейчас не до сомнений.
Мы двинулись дальше. Пересекли сад, опрокинув второпях ведро с морковью, прошли мимо конюшен и овчарни и углубились в заросли кустов, которые становились все гуще.
Брон, тяжело дыша, рухнул на колени – он хрипел, ибо еле сдерживал рвущийся наружу кашель.
– Куда ты меня ведешь?
Соблазн закатить глаза был велик.
– Куда бы ни вела, везде будет лучше, чем там, где ты был. К чему этот вопрос? Нам нужно добраться до леса. – Поморгав, я всмотрелась в темноту, в поля пшеницы, которую качал ночной бриз, и сказала: – Туда. – Я указала на крытые повозки, стоявшие у границы поля. – Будем перебегать от повозки к повозке, пока не скроемся за деревьями.
Брон глухо кашлянул:
– Я ни черта не вижу.
Я взяла его за руку – и испытала отвращение, но все же сжала его ладонь.
– Ты справишься.
Мы двигались быстро, огибая воткнутые в землю вилы и ямы с навозом, и все это время я не могла отделаться от мысли, что как-то легко нам все это дается. Слишком легко. Настолько легко, что здесь явно что-то не так.
Настолько не так, что не забеспокоились даже собаки в псарне за овчарней и конюшней.
Что-то было ужасно не так, но повернуть назад мы уже не могли. Обратного пути для меня не было. Нужно довести это дело до конца – иного выбора нет. Мы шли по лесу на северо-восток, и Брон, не способный удерживать резвый темп, заметно сбавил шаг за несколько миль до ущелья.
Где, как я надеялась, все еще был переход.
– Иди вперед, – сказала я, зная, что должна вернуться до того, как утро сменит ночь. – Шагай вдоль ущелья, смотри вниз, и ты увидишь полое дерево. Это мост.
Лицо Брона, все в крови и струйках пота, исказилось.
– Ты не идешь со мной?
Я сделала вид, что не услышала его, и продолжила давать указания. С ним мне не хотелось никуда, но вот увидеться с мамой хотя бы еще разочек… Я сглотнула.
– Заберись внутрь дерева и пройди его насквозь до пещеры, потом шагай по лесу на восток и через несколько миль увидишь огни Синшелла.
– Опал, – сказал Брон. – Твоя мать в бешенстве. Она угрожает нашей семье. Зачем, по-твоему, я вообще явился на встречу с кровавым властителем?
Я не знала, что ему ответить. При мысли о маме все слова, что вертелись на языке, обратились в прах.
– Тебе надо поторопиться, – собравшись с силами, произнесла я и ушла с прогалины под сень деревьев. – Передай ей, что я цела и невредима. Скажи, что видел меня, что я помогла тебе сбежать и что вам не нужно ничего делать, ибо король обращается со мной хорошо и у меня есть план.
Впрочем, сработает ли он после сегодняшних моих деяний, мы еще увидим.
С тем же успехом я могла бы вновь приставить к горлу короля кинжал – и дело с концом.
Брон медлил, а мне в голову вдруг пришла идея. Я присела и нащупала палку. Затем встала и, призвав на помощь все горе и всю любовь, что сражались во мне, напитала собственным теплом бурый кусок дерева. И он стал золотым.
Брон разинул рот – даже заплывший глаз его приоткрылся – и дрожащей рукой забрал у меня палку.
– Передай ее маме. Она почувствует, увидит, поверит, что ты говоришь правду, и отдаст приказ, чтобы о тебе как следует позаботились, прежде чем ты отправишься домой. – Каждое слово слетало с моих губ, будто корка льда, ибо я знала, что он не достоин этой заботы, а если бы о случившемся узнала мать, то домой он бы точно не вернулся…
Позже, напомнила я себе. Нельзя позволить вязкой слизи, что заполнила мои вены, испортить план. Брон еще получит по заслугам. Но сначала принесет мне пользу. Он должен встретиться с мамой. Должен вернуться восвояси, в Эррин.
Кадык Брона
