— Это ее фамильяр? — спросил кто-то, голос звучал четко.
— Я думал, она — друид.
— Разве у нее не должны быть сильные фамильяры?
Усы Рикра дрогнули.
Что скажешь, голубка? Мне обрушить зимний кошмар на эту гильдию?
Я уперлась локтями в стойку, отключившись от разговоров за мной.
Заманчиво, но нет.
Его разочарование было очевидным.
Ты показал достаточно, — добавила я. — Зачем раскрывать силу? Это не твой стиль.
Он был хищником, предпочитающим засады, всегда показывал себя слабым, скрываясь до последнего.
Он раздраженно встряхнулся.
Они относятся к тебе как к унижающемуся просителю, но это они должны просить тебя о милосердии.
— Им нужно твое милосердие, — тихо исправила я. — Не мое.
Ты теперь моя супруга. Для людей я — твое оружие.
Слабая улыбка изогнула мои губы. Часы назад мы с Рикром провели простую, но сильную магическую церемонию, чтобы я стала его супругой, и это связало нас на всю жизнь — мою жизнь. Он был бессмертным.
Значит, для фейри я — твое оружие? — спросила я.
Он улыбнулся, показывая острые зубки.
Именно, голубка.
Я постучала пальцами по стойке бара, резко повернулась. Мой взгляд пронесся по двум дюжинам мификов в пабе, половина отвела взгляды, делая вид, что они не наблюдали за мной. Другая половина продолжила пялиться, не смущаясь, а то и с вызовом.
Я повернулась к Рикру, постучала пальцами сильнее. Эти люди не знали о моем прошлом, так что стоило играть «хорошую Сейбер». Если я буду теплой, веселой и глупой, чтобы они потеряли ко мне интерес. Я растворюсь на фоне, буду избегать конфликтов. Даже фактор редкости друида потеряет интерес, если я не буду выделяться.
Мои ногти быстро стучали по дереву.
Я не хочу быть хорошей с этими людьми.
Ясное дело, — ответил Рикр. — С чего бы?
— А она горяча, — отметил мужской голос среди мификов. — Камерон, тебе стоит ее пригласить.
— Думаешь?
— У нее длинные ноги. Ты…
Я снова повернулась. Я не знала, какая именно группа мужчин обсуждала мои прелести, так что проехала хмурым взглядом по всем. В этот раз отвернувшихся было куда меньше. Вызов был сильным в воздухе.
Напряженная готовность сдавила мою грудь, и я поняла, почему не могла в этот раз изображать хорошую. Приняв силу друида, я оставила «хорошую Сейбер». Она родилась из уязвимости, из веры, что никто не примет меня настоящую. Я боялась спорить с миром. Быть изгоем. Быть одинокой.
Но теперь?
Я посмотрела на Рикра и слабо улыбнулась. Он не успел отреагировать, я тепло погладила его пушистую голову.
Его усы дрогнули в смятении.
Голубка?
Спасибо, — сказала я ему. Раньше я была бы осторожна с такими словами ему, но теперь я была его супругой. Связи между нами были глубже долга.
Я отодвинула стул и развернулась. Все посмотрели на меня, а я глядела на паб.
— Если будете пялиться и дальше, я начну вырезать глаза.
Тишина давила на комнату после моих сухих ледяных слов.
А потом раздался громкий и презрительный голос:
— Ножом, что ли?
Я не видела, кто это сказал, но это было не важно. Моя ладонь потянулась к карману, где лежал мой выкидной нож. Но это было оружие против людей, а не мификов.
И я подняла другую ладонь. Руна на запястье вспыхнула холодом, и со вспышкой голубого света копье изо льда в четыре фута длиной появилось в моей ладони, нацеленное на мификов.
— Этим.
В этот раз их молчание было от удивления, все смотрели на сияющее копье. Я глядела на них еще миг, а потом взмахнула копьем. Все вздрогнули, а копье ударило по моему стулу и взорвалось вспышкой льда.
Рикр запрыгнул на мое плечо. Его вес прильнул к воротнику моей куртки, и я прошла мимо неровной ледяной формации, направляясь к двери. Мне это надоело. И они мне надоели. И весь этот бред. Я буду приходить на встречи для реабилитации. Буду на ежемесячных собраниях гильдии. И все.
Моррис сказал, что это место могло стать мне домом, но я не хотела дом. У меня уже был дом.
Я шла к двери, но кожу стало покалывать в предупреждении. Я бросила взгляд влево. Там, едва заметный на лестнице, прислонив плечо к стене и скрестив руки, стоял мой наставник, Аарон Синклер.
Он ждал там все время? Оставил меня одну намеренно, проверяя мою реакцию, как я проверяла Дариуса на нашей встрече?
Я скривила губы, толкнула дверь и вышла в прохладный ночной воздух.
Мне не нужен был дом тут. Мой дом был в приюте для зверей, а эти люди и их оценки могли гореть в аду, мне было плевать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Затхлый запах навоза пропитал утренний воздух, я стояла у металлической ограды в пятнах ржавчины. Хор ржания, фырканье и топот копыт порой прерывались высоким визгом. Тревога и отчаяние висели над бесконечным лабиринтом загонов, как миазмы. Я от этого задыхалась, чувства человека и друида были переполнены.
Три лошади тревожно ходили в конце маленького загона передо мной. Я быстрым взглядом убедилась, что никто не обращал внимания, и перебралась через барьер.
Лошади направили уши ко мне, белизна стала заметной вокруг их глаз. Тихо воркуя, я подошла на расстояние нескольких футов, вытянула руку и ждала. Ближайшая гнедая кобылица вытянула шею. Я прильнула, нежно подула на ее морду. Ее ноздри двигались, она фыркнула на меня, шагнула ближе для лучшего приветствия. Я подула на ее нос снова, лошадиное приветствие, а потом погладила ее худую шею.
Быстрый осмотр показал, что ее плохо кормили, и ей нужно было обработать копыта, но в остальном она была в сносной форме — ужасной, по сравнению со здоровой лошадью, но неплохой, по сравнению со многими лошадьми с аукционов.
На ее животе были потертости от ремешка, на ней ездили — но как давно? Я опустила руку на ее спину, добавила другую, следила за ее головой и ушами в поисках признаков тревоги. Она направила ухо ко мне, была куда спокойнее, чем когда я вошла в загон. Я надавила на нее. Она не отреагировала. Я запрыгнула, полежала на ее спине еще миг, а потом съехала на землю.
Вторая лошадь, пегая, была в схожем состоянии, но более нервной. Когда я надавила на его спину, конь отпрянул, но не ударил. Хорошо.
Когда я подошла к третьему коню, он прижал уши в предупреждении. Я напевала, источая покой. Две минуты — не так и много, но я могла дать ему только это перед тем, как пытаться подойти. Он показал мне зубы, готовый укусить, и я отпрянула, сердце сжалось.
Я перебиралась через ограду, когда Доминика пришла к загону с пюпитром в руке, она хмурилась.
— Как они? — спросила она, перелистывая страницу.
— Гнедая и пегий в неплохом состоянии, на них можно ездить. Я не вижу серьезных проблем со здоровьем, — грудь сдавило. — Но не соловая.
Ее глаза стали недовольными, она взглянула на третью лошадь, сделала пометки. Я медленно выдохнула, ненавидя это. Мне не нравилось, что я обрекла третью лошадь на смерть.
Он боялся. Может, ему было больно. Он мог быть лучшей лошадью в мире с дополнительным вниманием. Но «Сердца и копыта» полагался на пожертвования для спасения лошадей, и наш бюджет на этом аукционе был маленьким. Нужно было выбирать зверей с хорошими шансами, чтобы их принял заботливый владелец.
Когда начинался аукцион, лучшие лошади покупались и продавались ранчо, заводчиками и энтузиастами. Тем зверям не нужна была помощь. Но аукцион шел, лошади становились старее, худее, были более дикими. Круг покупателей сужался. Многие уходили. Они уйдут задолго до того, как последних лошадей приведут в загон, испуганных, хромых, костлявых и слабых.
К тому времени оставалось лишь два вида покупателей: благотворительность, как «Сердца и Копыта», жаждущие спасти жизни ограниченными деньгами, и покупатели мяса, у которых было много денег, а их грузовики на парковке ждали зверей, которых увозили на бойню.
