Эльф повернулся так, чтобы Сивер не смог дотянуться до ребёнка.
— Нет. Ты Никки не нравишься. У тебя на руках он всё время плачет.
— Да это потому что ты не даёшь ему ко мне привыкнуть!
Я отпустила штору и отошла от балконной двери. Опёрлась спиной на кованое ограждение рядом с Кхалэ. Позади за пропастью расстилался тронутый медью лес. Под ветром он ревел, как морские волны.
— Так значит, это Теон слил ведьмам Цетрина информацию? — продолжила подруга начатый разговор.
— Представь себе. Не думала, что он настолько потрясающий телепат. За то время, что мы были в Сумеречном лесу, он изрядно покопался в моих мозгах. Даже до глубинных воспоминаний добрался. Всё-таки во время близости сознание опасно уязвимо, а я тогда не умела закрываться.
Кхалэ покачала головой. Из спальни донеслись детский плач и возмущённый голос эльфа:
— Я же говорил! Я же говорил, что ты не умеешь обращаться с детьми.
— Буэ, — отозвался Сивер. — Он на меня срыгнул. Забери его скорее.
Порыв ветра принёс запах хвои, надул лёгкие занавески.
Кхалэ задумчиво постучала пальцами по балконному ограждению.
— Чего он добивался?
— Теон? У них с Верховной был уговор: она лишает меня силы и отдаёт ему. Подозреваю, мой отказ сильно ранил самолюбие кошачьего владыки. А ещё больше его ранила невозможность укрепить своё влияние — влияние Майлока — благодаря удачному политическому браку.
— Почему он просто не бросил на Харон армию, пока ты была беспомощна?
— Вероятно, представлял, что я с ним сделаю, когда верну магию, — я кровожадно оскалилась. — Решил не рисковать. В самом деле, несколько проще и надёжнее было выдать врагам мои слабые стороны, подождать, пока ведьмы меня обезвредят, а потом, ничего больше не боясь, прибрать Харон к рукам. Он даже мог ничего не захватывать — запереть меня в лесу, объявить о браке и править империей на законных основаниях, якобы от моего лица.
Кхалэ осуждающе поцокала.
— Почему он ещё не мёртв? — спросила она.
Я пожала плечами, стряхнув её укоряющий взгляд.
— Потому что полезен.
— Полезен?
— Не знаю, как это работает, но дурман-огни меня успокаивают.
Кхалэ непонимающе вскинула брови. Долгое время я не решалась поднять эту тему, не хотела никого обнадёживать, но раз уж зашла речь…
— Мне кажется… Я не уверена… Но возможно — только возможно — есть способ, если не победить проклятие, то отсрочить.
Ведьма качнулась ко мне, впившись в моё лицо внимательным взглядом.
— Какой?
Забавно, несмотря на все интриги и козни, Теон получил многое из того, чего хотел. Выгодный брак. Влиятельного политического союзника. Он-таки нашёл способ привязать меня к себе.
— Эти дурман-огни… Есть в них что-то особенное. Ты знаешь: из-за проклятия я с каждым столетием чувствую себя всё напряжённее, раздражённее, злее. Но после ночи в лесу в душе такой покой. Я подумала...
— Считаешь, секс с Теоном тормозит безумие?
— Секс в праздничную ночь. В ту, что случается раз в полвека. Дело в этих светящихся зелёных бабочках. Они словно вытягивают из тебя всю скверну. Жаль, что являются они не всем, а только оборотням и их парам с похожей магией.
Кхалэ наконец перестала буравить меня взглядом и снова откинулась на балконные перила.
— Значит, планируешь навещать Теона раз в пятьдесят лет? Использовать его как некую волшебную таблетку? Снимать растущую год от года злость?
— Да. Он хотел в жёны Мхил Дракар — он её получил. Будет теперь хранить целибат, пока я не решу удостоить его своим вниманием.
— Раз в пятьдесят лет?
— Раз в пятьдесят лет. И пусть только попробует изменить жестокому могущественному дракону.
Кхалэ рассмеялась, по достоинству оценив мою месть.
— Близость раз в полвека. Как бы у него там ничего не отсохло от воздержания. Впрочем, пусть радуется, что жив и не сидит на цепи в темнице. Ты слишком великодушна.
— На то есть причины.
— Надеюсь, ты права и дурман-огни помогут.
— Надежда — это уже больше, чем у нас когда-либо было. Так или иначе сейчас я спокойна и счастлива.
Некоторое время мы стояли в молчании. Сквозь ажурную паутинку тюля я наблюдала за мужьями, пытавшимися поделить спящего ребёнка. Благодаря отцовскому энтузиазму, за два месяца жизни Николасу так и не посчастливилось побывать в собственной кроватке. Безумные папаши не спускали его с рук.
«Это возмутительно», — ворчала Кхалэ, переживая за свой подарок, оставшийся не у дел: зачарованный балдахин над детской постелью обещал младенцу самые яркие и сладкие сны.
Ветер изменил направление и теперь трепал мои волосы, овевал лицо. Я закрыла глаза, прислушившись к тихим голосам за молочной шторой.
— Не может у Никки быть эльфийских ушей, — в который раз повторял Сивер настойчивым шёпотом. — Это колдовство, иллюзия. Миалэ просто не хотела тебя расстраивать. А на самом деле сын — мой.
— А может, это фиолетовые глаза иллюзия? — отвечал Вечер, баюкая на руках ребёнка. — И на самом деле Миалэ не хотела расстраивать тебя?
— С глазами как раз всё в порядке. Ему очень идёт этот цвет. А вот уши смотрятся чужеродно.
— Сам ты смотришься чужеродно! Говоришь, иллюзия, колдовство? Зеркала развенчивают иллюзии. Пойдём, посмотрим, что настоящее, а что — морок.
— А пойдём!
Я улыбнулась. Мысленно перенеслась в спальню, где перед большим напольным зеркалом в шоке застыли мои мужья. Проникла к Сиверу в голову, чтобы вместе с ним, его глазами, увидеть отражение.
Дракон и эльф стояли рядом, плечом к плечу, — высокие, ослепительно красивые. На руках Вечера готовился удариться в плач разбуженный ребёнок. Нежное личико скривилось от недовольства, губы подрагивали в преддверии адского ора. Каштановые кудри обрамляли маленькие ушки — округлые, человеческие, без острых кончиков. Радужка светилась золотом.
— Ничего не понимаю, — растерянно прошептал Сивер.
— Так чей же это всё-таки сын? — с усмешкой спросила Кхалэ — любительница покопаться в чужом сознании.
— А то ты не знаешь, — ответила я, не открывая глаз. А потом добавила: — Мяу.
КОНЕЦ
