реки. В воду нельзя, не хочу открывать и этот секрет. Я обращаю слух внутрь себя, Кала, оставшаяся с девочками, может нуждаться во мне. Что будет, когда я уйду в тихие земли, где не смогу ответить им? Что если я уже слишком далеко, чтобы слышать их? Однажды Ардар уходил на Запад, оставив меня в городе, и тогда мне тоже пришлось идти к нему по нити клятвы. Девочки — другое, мы одна кровь, но что если этого будет недостаточно? Что если, когда я уйду на Запад, они останутся без защиты? Что если тогда-то Смерть и заберет одну из них?
Руки дрожат, и я сжимаю тряпку, которую прикладывала ко лбу.
Я еще не проиграла.
Почему Ардар допустил такой разбой в городе? Его всегда боялись.
«Слабый без тебя», — рычит Кала у меня в голове, и я кладу руку на сердце. Все в порядке, девочки в безопасности, иначе она бы не заговорила.
«Я никогда не была его силой». — И стянув сапог с ноги, погружаю голень в реку. Набираю в ладонь воды и смываю кровь со лба.
«Ты его слабость», — отвечает Кала.
«Девочки?» — все еще пытаясь успокоить тревогу, спрашиваю я, принимаясь за плечо. Ардаровы раны затянутся и без источника, все что мне нужно — это остановить кровотечение.
«Не испугались. Смелые. Как ты», — с укором говорит она, и я улыбаюсь. Мудрая тысячелетняя Кала, считающая меня малым ребенком, никогда не одобряет излишний риск. Я расскажу ей о тихих землях только в последнюю ночь, когда иного выбора не останется.
Сердце успокаивается, нога, плечо и лоб не доставляют неудобства, сил не остается ни на что, потому я бездумно смотрю на текущую воду и отражающуюся в ней луну, дожидаясь, пока хаасы улягутся на ночь. Камень остывает, мне становится холодно, но к огню я не тороплюсь. Там ждут разговоры, похожие на допросы, да очередные упреки. Я не вынесу этого сейчас.
Позади раздаются тяжелые шаги Тумана, я тоскливо вздыхаю. Сам пришел.
Он садится рядом и протягивает мне флягу теплой воды. Изображать гордость и независимость не хочется, смотрю ему в лицо, ожидая вопросов, но Туман молчит, и я благодарно киваю, делая пару глотков. Во рту вкус крови. Он забирает флягу и протягивает тарелку с кашей. Беру, но есть тоже не хочется. Единственное чего я желаю, — это вернуться к семье и быть с ними.
Туман не уходит, недолго подождав, срывает ближайшую травинку, чтобы зажать ее в зубах, и безобидно произносит:
— Ты тихая.
— Я всегда тихая. — Пожимаю одним плечом, не решаюсь тревожить рану.
— Да, но обычно по-другому. Не скажешь, что с тобой было? Тогда расскажи, как тебе помочь в следующий раз.
— Никак. Я устала, Волк. Дойдем до Парсона, переждем пару дней.
— Хорошо, это ты всегда торопишься, — он соглашается. Я кошусь на Тумана — подозрительная доброта. Дорога измучила нас — все, что происходило от Крифа и по сей день, — но, по большому счету, я самая слабая из них, а жалеть меня никто не собирался еще с первых дней в тюрьме Паука.
— Тебе отдых нужен больше остальных. — Он вдруг тянется к моему лбу, и я дергаюсь в сторону, опираясь рукой о камень. Туман замечает все: и то, что я не морщусь от боли в плече, и то, как легко уворачиваюсь от руки. Он немного щурится и клонит голову на бок.
— Дай-ка, я кое-что проверю. — и берется за бинты, развязывает, оттянув ворот чуть в сторону, видит уже почти покрывшуюся коркой рану. Я не мешаю, бессмысленно, он уже разобрался. Убедившись в своей правоте насчет плеча, хаас тянется к низу рубахи, я ловлю его ладонь.
— Там не осталось следа, Волк. Если ты это хочешь проверить.
— Я уже видел твой шрам, — напоминает Туман, не убирая руки. Меня, наверно, должно растрогать то, что его не волнует уродство, но не трогает. Я не позволяю задрать полы и разглядывать меня, как диковинную зверушку. — Это вода, да? Поэтому мы идем вдоль рек? Она лечит тебя?
— Вода может многое, главное достойно заплатить за это кровью.
— Как и остальным Богам?
— Ты учишься, Волк. Однажды это поможет тебя поймать еще одну девушку для пыток палача.
Я нелепо шучу, неуместно улыбаюсь и смотрю на него.
— Ты никогда не перестанешь меня казнить, — грустно хмыкает Туман. Он бросает в реку маленький камешек и уходит к костру, я остаюсь вместе с остывающей кашей и мыслями, пока окончательно не замерзаю. Хаасы мирно спят вокруг костра, а мне, несмотря на усталость, не спится. Слишком много на сердце и в мыслях. Я прислушиваюсь к Кале, она спокойна, еще раз проверяю девочек и даже пытаюсь усилить, развить связь с Ардаром, чтобы больше не пришлось касаться его. Я снова чувству, будто пальцы в мерзком липучем дегте, и потому разрываю землю ногтями, слегка погружаю в рыхлую почву подушечки, так, мне кажется, они становятся чище. И когда рассвет занимается над рекой, я все-таки засыпаю.
Туман уходит утром, тихо и не торопясь. Он забирает одну лошадь, еды на день и охотничьи снасти, берет воду и пускается в путь, напоследок посоветовав не задерживаться на одном месте из-за пумы. До полудня мы пытаемся переложить вещи в сумках и как-то взгромоздить большую часть из них на единственного коня, а остальное хаасы берут на себя. Мне благородно предлагают идти налегке, памятуя о ране на плече. Я не возражаю, я действительно устала. Само то, что река скоро останется позади, уже трудность, ибо еще один бой Ардара мне не вынести без помощи Древних.
Рутил ведет коня под уздцы, а я иду рядом с Сапсаном, но он по-прежнему не желает говорить со мной. От бессонной ночи я рассеяна и часто спотыкаюсь. Мы отдаляемся от русла с каждым шагом, спустя несколько часов в шуме леса слышится грохот падающей воды, и после еще пары часов хода мы выбираемся к краю скалы. Мы ушли еще выше в горы, а река теперь далеко внизу. Русло, вдоль которого мы шли много дней, на самом деле один из рукавов, а вода огибает гору. Дальше тропа ведет по вершине ущелья. Рутил бранится и останавливается.
— Не хочу, чтобы ты улетела с обрыва, запнувшись о камень, — объясняет он свое решение, принимаясь разгружать коня. Я подхожу ближе к краю и задумчиво смотрю вниз. Сапсан, за весь день не произнесший ни слова, неожиданно говорит:
— Как думаешь, стоит нам идти дальше, или подождем Тумана здесь?
— Завтра посмотрим, — пожимает плечами
