Лиат. Сожженная льдом - Ульяна Соболева

Выпуская когти и вспарывая оливковую кожу, пуская кровь и чувствуя трепет собственных ноздрей. Я тоже голоден… и не отказался бы сожрать и выпить досуха этого недоумка.

— Страшнее боли — это заблуждаться. Страшнее боли — это приговорить невиновного. Страшнее боли — это казнить того, кто тебя любит больше жизни.

Захохотал, еще не чувствуя подвох.

— А невиновный у нас кто? Часом не ты? Это ты о себе сейчас? Надеюсь, ты не мне в любви признаешься? Или все так печально, и ты сменил ориентацию? Или может я о тебе чего-то не знаю, и ты любишь круглые мужские задницы? Или члены? Все правильно, тварина. Потому что самое жуткое, что может с тобой произойти — произошло.

— Мне плевать на себя…ты еще не понял, беглый раб? Мне всегда было плевать на себя! Но мне не плевать на НЕЕ! Ту, кого ты обрек на боль и страдания! Унизил, растоптал!

От его наглости почернело перед глазами, и я со всей силы вонзил руку ему в грудную клетку и сдавил его сердце, так что рот перекосился и широко распахнулись глаза.

— Это ты о своей шлюхе? Она трахалась с тобой? Расскажи мне как ты покрывал ее?

— Ты больной ублюдок!

Сдавил сердце сильнее и у него кровь потекла изо рта. Запенилась в уголках черными пузырями.

— ООо, еще какой больной. Таких ублюдков ты не видел отродясь!

— Ты инкуб…ты демон, который читает мысли…а я демон проводник. Я впущу тебя в свою голову и все покажу.

Мои пальцы дрогнули, и я слегка ослабил хватку на его сердце.

— Что покажешь?

— Твою боль, инкуб. Не испугаешься увидеть то, что поставит тебя на колени…если конечно твое сердце не сгнило окончательно.

Испачканный его кровью, ошалелый от ее запаха я с трудом представлял себе, что именно он хочет мне показать. Не мог понять, не мог поверить…что это именно то, что я слышу.

— Ты предлагаешь взломать твое сознание…Эйнстрем?

— Я предлагаю соединить наши разумы… я предлагаю провести тебя в недры моего «я», чтобы ты увидел правду, узнал о ней и проклял себя, инкуб.

— Если я это сделаю ты сдохнешь! Ты в своем уме?

— Плевать… я лишь надеюсь, что и ты сдохнешь вместе со мной!

Мне не нравилось, что я не понимал его. Не нравился этот блеск героической решимости в его глазах. Потому что я понял, что он мне предлагает. Он хочет, чтобы я слышал и видел его глазами воспоминания. То, что отложилась в глубинах подсознания. Он хочет, чтобы я вскрыл его. На такое способны только деусы и нейтралы. Это самая адская пытка для бессмертного. Мало кто после нее выживает. Эта пытка превратит его в растение, потому что, впуская меня его мозг не восстановится, он покроется ранами и распадется.

— Смотри мне в глаза, инкуб. Смотри только в зрачки. Я слаб. Ты легко проникнешь если я впущу и проведу тебя.

Положил руки ему на голову и впился взглядом в его черные глаза. Если он хочет сдохнуть, то почему я должен отказать ему в этом удовольствии. А вот увидеть правду мне очень хотелось.

* * *

«— Госпожа, — Эйнстрем протягивает ей конверт нежно-голубого цвета с набитыми по краям кружевами в форме каких-то изящных маленьких птиц, — это письмо привез гонец эльфов. Он был пойман нашими воинами на границе. Но справедливости ради, отмечу, что посланец даже не сопротивлялся.

— Уже ознакомился с ним?

— Да, моя Госпожа.

— И что в нём? Очередное предложение о женитьбе?

— Не только, — Эйнстрем сдержанно улыбнулся, — там ещё одно предложение, моя Госпожа.

Ее помощник замолчал, всем своим видом демонстрируя, что она сама должна прочесть письмо.

— Эйнстрем, ты стал слишком наглым, — поддевая его, села на диван, раскрывая конверт, и тут же вскинула голову кверху, услышав неожиданное:

— Зато вы стали слишком беспечны.

А вот это интересно. Уже третий раз позволяет себе дерзить ей, но если первые два она оправдывала это хамство страхом за свою же жизнь, то теперь его слова вызвали откровенное раздражение.

— Беспечна? Ты такой находишь меня?

Глядя прямо в его глаза, отмечая, что за последнее время ее друг, тот, которого она знала, как свои пять пальцев, тот, чье настроение и эмоции считывала всегда без особого труда, ощутимо изменился. В нём впервые появилась холодность к ней. Эйнстрем, который замораживал всех своей надменностью, расчётливостью и ледяным презрением, с ней с самой первой минуты был открыт и честен. Один из тех, в ком Лиат была уверена, как в самой себе, сейчас смотрел на нее незнакомым мужчиной с отблесками ярости и возмущения в глазах.

— Да, я нахожу вас именно такой. И не нахожу другого слова, которым можно охарактеризовать ваши легкомысленные поступки.

— Эйнстрем, — предупреждающе низко, в то же время изумлённо глядя, как заходили желваки у него на скулах, — не забывайся, друг мой…

— Друг? С каких пор Лиат, ты стала ставить слова друга и верного помощника ниже слов какого-то грязного раба?

Так вот оно что…Лиат поднялась с дивана, сложив на груди руки и глядя на раздувающиеся от злости ноздри мужчины, продолжавшего гневную речь.

— С каких пор ты прислушиваешься к советам безродного ублюдка, игнорируя советы своих полководцев?

— Осторожнее, Эйнстрем, не забывай, что ты точно так же, как он, принадлежишь мне. И уже завтра вы можете поменяться с ним местами.

Запнулся от неожиданности. Но, скорее, удивленный собственной наглостью, а не ее реакцией. Правда, всё же через секунду вздернул кверху подбородок и процедил сквозь зубы:

— В Цитадели ходят грязные слухи о моей Госпоже, и сколько бы языков я ни отрезал каждый день, настанет время, когда это перестанет пугать сплетников, и тогда вашей участи не позавидует даже самая низшая смертная рабыня.

— Сплетни не всегда говорят, их можно так же и написать. Руби им и пальцы, и когда они поймут, что не в состоянии добыть себе корм или защититься, перестанут болтать. Подумай об этом, Эйнстрем.

Лиат подошла к нему.

— Как и о том, что это я решаю, кто и как долго будет рабом, а кто и каким образом может стать свободным. Я всегда ценила тебя за твой ум, сдержанность и верность. Сегодня я усомнилась в двух первых твоих качества. Не позволь мне засомневаться и в третьем, самом важном.

Отошла от него, снова открывая конверт.

— А сейчас я всё же хочу ознакомиться с предложением нашего остроухого друга Барата.

— Да, моя Госпожа, — выдавил из себя, склоняя голову, — я жду.

Он пролепетал что-то ещё, но она