Лиат. Сожженная льдом - Ульяна Соболева

Сделала ещё одну попытку двинуть правой рукой — нет, никак. Даже приподнять не могу. Ни голову, ни руку, чтобы посмотреть, правда ли он раскрошил кости, превратил моё запястье в кровавое месиво за то, что я «посмела коснуться» их долбаной королевы. Сукин сын! Я убью эту проклятую эльфийку на его глазах. Заставлю смотреть, как скармливаю её церберам, а потом их на корм пойдёт и сам Альгос.

Невольная попытка рассмеяться, вырвавшаяся из груди, причинила настолько адскую боль, что я взвыла…он ломал мои рёбра. Ломал, с особым наслаждением слушая этот треск, пока я молилась всем богам, чтобы оглохнуть. А лучше, конечно, сдохнуть. Хоть и понимала — ублюдок не позволит. Не даст умереть. Потому что пока что я им нужна. Сейчас — для информации. Ванитас поверил своим шпионам, донёсшим, что у Аша есть дракон, и теперь они пытались узнать у меня, прада ли это.

Сколько я ни твердила, что это всего лишь слухи, которые активно распространяли люди отца же, он мне не верил. Альгос верил, я видела это по его глазам. Верил, потому что понимал — ни одному живому существу не вынести тех пыток, которые устраивал он. И эльфийка тоже верила. Мне. Потому что видела каждый раз моё сломанное, искалеченное тело после встреч с этим змеем. А вот Ванитас не видел. Ванитас именно поэтому ни разу не спустился ко мне, чтобы не позволить себе усомниться в своей вере. Сукин сын лишь настойчиво посылал ко мне своего цепного пса, чтобы тот в очередной раз попытался выбить из меня информацию. Почему я решила, что он поверил моим словам, а не слухам? Потому что последние дни выродок не столько требовал информации, сколько наслаждался своими истязаниями. Потому что понимал — никто в здравом уме не станет терпеть, когда от него отрезают по кусочкам его плоть. Никто не станет молчать, когда его тело протыкают насквозь сразу десятки лезвий….о, после одной из встреч я была больше похожа на решето, чем на женщину. Так, по крайней мере, довольно отметила Айала. Правда, тут же с неудовольствием отметив, что отвар, который всегде по окончании пыток вливал в мой рот Альгос всё же действовал, медленно но верно затягивая все раны. Потому что я не должна была умереть. Как бы сильно ни мечтала об этом сейчас сама. Потому что они всё ещё хотели узнать информацию об Аше. Потому что Ванитас всё ещё верил. Верил в то, что в наше время Ашу удалось обзавестись драконом.

— Придурок! Только полный придурок мог поверить этим слухам.

Так я кричала каждый раз Альгосу, извиваясь от боли вонзённых в себя одновременно десятков жал. Слухи.

— У кого в наше время мог быть дракон?

Так я спрашивала Альгоса, взвывая, пока он сжигал мою кожу холодным синим эльфийский огнём.

Это всё были лишь жалкие слухи. Потому что у Аша не было огнедышашего дракона, взращённого из какого-там редкого яйца.

— Откуда мне знать? Твой идиот-хозяин всего лишь верит в сказку. Пожалуйста, прекрати!

Так я молила Альгоса перестать вырывать мои когти по одному.

И он видел мою искренность, пусть даже это и не смягчало его. Но он верил. Да. А вот Ванитас, не удосужившийся ни разу прийти ко мне — нет. Хотя все эти новости о драконьем яйце и моём отце были лишь сплетнями. У Аша не было огненного дракона. У нас их было два.

Это был мой любимый пленник. Ооо, я еще никогда так не радовался своей новой игрушке. Я вообще никогда особо не радовался пленным, но этот был особенным для меня. Ее личная охрана, ее псина, ее подлизушник. Эйнстрем. Сукин сын, влюбленный в свою госпожу до чертей. До дрожи, до судорог. И это не просто похоть, не просто вожделение, а именно адская страсть вместе с поклонением и восхищением. Чувствовал ли я его соперником? Да, я блядь, чувствовал своим соперником даже воздух. Потому что его она вдыхала без ненависти ко мне. Предательница, сука, которая перевернула мне жизнь…она еще смела меня ненавидеть.

Эйнстрем. Ценный экспонат уже хотя бы тем, что я теперь мог точно узнать раздвигала ли она свои ноги еще и перед ним. Была ли настолько доброй госпожой. Я выбью из него все оттенки правды. Все ее разные тона. Она будет петь мне на самой чистой ноте. Ноте боли. И нет ничего честнее нее.

Теперь он телепался на цепях у меня в подвале. Рамгар не дал мне снять с него кожу живьем и сожрать его сердце. И сейчас я был этому искренне рад. Рад тому, что агония ублюдка растянется на долгие часы. Пришло время отыграться за те месяцы, когда он считал себя выше меня и отдавал приказы. Когда смел поднять на меня руку с плетью, чтобы указать мое место.

В подвале я кивком головы отпустил стражников. Предварительно приказал зажечь побольше факелов, чтобы видеть каждую черточку на лице этого подонка.

— Мой дорогой Эйни. Или как там тебя называют коротко? Ты думал о встрече со мной? Ждал ее?

Еле-еле открыл глаза. Опухшие веки с трудом разлепились. И этот взгляд резанул меня по нервам. Сколько презрения, сколько ненависти. С особой радостью кулаком под ребро. Чтоб тихо охнул. По печени. Удар у меня тяжелый. Уверен, что изнутри началось кровотечение…которое будет регенерироваться долго, потому что демон голоден. И еще один удар в это раз с другой стороны. Разорвать селезенку и посмотреть, как позеленело лицо ублюдка. Прекрасный цвет кожи. Он мне невероятно нравится.

— Любишь боль, Эйни? Немножко боли. Эдакая разминка перед пиршеством.

Молчит. Смотрит на меня исподлобья и молчит. Ненависть уже смешана с молниями боли и страха. Вот этот взгляд нравится мне намного больше.

— Эйни…ты так бежал, так старался не попасть в наши лапы, так выкручивался и даже хотел порезать себя, но все равно попался. И теперь ты знаешь, что тебя ждет? Как я люблю причинять боль? Тебе я ее буду причинять с особым наслаждением.

— Разве боль — это страшно? Разве сам Арис Одияр боится боли?

Хрипло пролепетал и заставил меня насторожиться. Нотки сарказма у того, кто висит под потолком совершенно голый это по крайней мере неосмотрительно. Я бы сказал безумно. Но безумием можно удивить кого угодно, но только не меня.

— А что, по-твоему, страшнее боли, сученыш?

Схватил его за горло и сдавил пальцами так чтоб глаза повылазили из орбит.