уже оторвались от пола, под распахнутую блузку проник свежий ветерок, перед моими глазами стояло лицо преследователя, растерянное и испуганное. Мёртвой хваткой, ничего не соображая, я тянула его за собой.
Не знаю, кто успевает увидеть всю жизнь перед своими глазами. Но весь полёт у меня занял краткий миг, отпечатавшийся в памяти чёрной бездной ужаса.
Мы упали на козырёк подъезда, спину и грудь опоясала оглушающая боль. Бандит смотрел на меня стеклянными глазами, его голова была неестественно вывернута. А потом его тело прошелестев, грузно, словно куль, с глухим стуком упало на тротуар. Я ничего не соображала, мир словно разбился на кадры. А спустя мгновение на меня обрушилась запоздалая боль. Острая до крика, до бешеного стука крови в ушах. Эту боль я не смогла терпеть – сознание сжалилось и отключилось
Дальнейшее вспоминалось урывками: нестерпимая боль, какие-то голоса и затем снова провал. Мелькающий свет, расплывающиеся фигуры перед глазами, гул в голове, словно через мой мозг пустили состав, несущийся на полной скорости.
И потом оглушающая тишина, продлившаяся, казалось, вечность. Холод. Но рядом с ним теплилась надежда. Я хотела жить. И я непременно буду жить.
В себя пришла уже в палате, сбоку заунывно пищали какие-то датчики, в горло была вставлена трубка. Я начала задыхаться, попыталась дёрнуть головой, чтобы убрать её. Ко мне подскочила медсестра, освободив гортань и держа меня рукой, быстро сказала:
– Спокойно, уже всё хорошо. Лежите, вам нельзя двигаться.
И как тут, собственно, двигаться? Шевельнула кистями, руки были привязаны:
– Что со мной. Зачем меня связали? – раздражённое и пересохшее горло издавало шипение, мало похожее на нормальный голос.
– Не волнуйтесь. Сейчас придёт врач. Вы после операции, это вынужденные меры, скоро вам освободят руки и ноги.
– Операции? – просипела я шокированно.
– Да. Вам всё расскажет ваш лечащий доктор, а пока потерпите немного, – молоденькая сестричка говорила тихо, словно с маленьким ребёнком, гладила меня по голове.
Ладно, спокойно, так спокойно. Я перестала дёргаться. Интересно, что за операция понадобилась? Что было повреждено? Тихонько начала напрягать мышцы: голова двигалась, руки тоже, а вот низ спины и ноги я не чувствовала. Может, это последствия наркоза?
Прислушалась к своим ощущениям. Словно ниже пояса у меня была пустота, ничего, вообще.
Сердце тревожно заколотилось, медсестра вскинула взгляд на пищащее табло:
– Вам нельзя волноваться! – от тревоги в её голосе проявился незнакомый мне акцент, – вы вынудите поставить успокоительное. Тогда врача придётся ждать очень долго. Ну же, возьмите себя в руки, Ира!
Глубоко дыша, я старалась привести эмоции в порядок.
– Вот так, – улыбнулась девушка, – всё хорошо. Главное – вы живы.
Жива? Это главное? Да, это самое главное. Будем решать проблемы по мере их поступления.
Но, тем не менее, удержать липкий холодок страха, дурного предчувствия не смогла. Что же всё-таки произошло?
К моему облегчению врач не заставил себя долго ждать. Скоро в дверь вошёл седоватый мужчина, лет сорока пяти, за квадратными стёклами очков виднелись усталые глаза, с припухшими веками. Худощавый, с длинными руками и пальцами заправского пианиста, он подошёл, бросив взгляд на приборы:
– Так, что тут? Очнулись? Вот и славно, – врач улыбнулся, – скоро пойдёте на поправку. А пока придётся погостить у нас.
– Что произошло? – я буквально ввинтила свои глаза в лицо доктора.
– Вы не помните? На вас напал грабитель и вы выпали из окна…
– Это помню. Что со мной?
Врач пожевал губами, но в итоге молвил:
– Ситуация непростая, у вас был осложнённый перелом грудного отдела позвоночника, в результате которого произошло сдавливание нервных корешков и спинного мозга. К счастью, вы попали к одному из лучших хирургов нашего города. Он удалил все осколки. Прогноз хороший. Только реабилитация предстоит долгая. Вы молоды…
– Что повреждено? Спина, ноги? – ну почему нельзя сказать всё сразу, меня всегда бесило это в докторах.
– Гражданка Иванова, повреждений у вас было немало. Собирали несколько часов… Пока вы не сможете ходить. Но! – поднял он ладонь вверх, увидев мой испуганный взгляд, – только пока! У нас отличные реабилитационные центры, полечитесь и восстановитесь. Волноваться не надо. Сейчас остаётся только ждать, как пойдёт заживление. Так что не паникуем, лечимся. Здоровый сон, правильное питание. У вас есть все шансы снова начать ходить.
Звучало как-то не вдохновляюще.
Из глаз потекли слёзы. Как так? А если я никогда не смогу встать? Быть всю жизнь обузой для родни, для самой себя? Врач, заметив перемены в моём настроении, что-то коротко бросил медсестре. Та подошла ко мне со шприцем:
– Не надо, – попросила я, – сейчас всё пройдёт.
– Девушка, сон, на данный момент, для вас лучшее лекарство, – доктор уступил помощнице место, – поспите, нервы перестанут шалить, и всё будет хорошо.
Руку слабо кольнуло, и скоро сознание начало затягивать пеленой, веки отяжелели, и я отключилось.
Следующие дни прошли на грани бодрствования и сна. Пограничное состояние притупляло мои страхи, не давая панике взять вверх. Сменялись дни и ночи, заходили врачи и медсёстры. Что-то кололи, что-то говорили, но я, словно сомнамбула, лишь кивала в ответ.
В это утро пробудилась от того, что солнечный зайчик, проникнув за занавеску, вскарабкался по кровати к моим глазам. Я отвернула голову, пытаясь сфокусировать зрение. Возле стены на стуле, задумавшись, сидел Марис. Услышав шуршание, он встрепенулся:
– Ирочка, как ты? Ничего не болит? Позвать врача? – глаза друга с тревогой ловили каждое моё движение.
– Нет. Всё хорошо. Привет, – я попыталась улыбнуться. За эти дни лицо как будто одеревенело.
– Привет, – чуть расслабился Марис, – здорово ты нас всех напугала. Знаешь, кто напал на тебя?
Отрицательно покачала головой.
– Как раз тогда, когда я задержался и не смог проводить тебя, – сокрушённо проговорил друг, – словно специально следили. Но ты не унывай. Мы тебя на ноги быстро поставим! – он сжал мою ладонь и улыбнулся.
В палату вошёл Яков Иванович, как всегда, шумный и торопливый:
– Ирочка! Как мы рады, что всё обошлось, – грохнув пакет с яблоками на тумбочку, он шумно отдышался, словно только что сдал нормы ГТО, – не представляешь, – доверительно наклонился к моему уху шеф, – чего мне стоило, чтобы эти эскулапы разрешили тебя навестить.
– Мы позвонили твоим родным, – перебил его Марис, – скоро приедут мама и сестра.
– Не надо было, – я представила, как они расстроятся и от этого стало горько, не люблю, когда меня начинают утешать, подбирая «правильные» слова. Лучше пережить боль в одиночестве.
– Как так? – удивился коллега, – нет, нельзя ничего скрывать от семьи. Это неправильно.
– Иришка, – Яков Иванович понурился, – я беседовал с врачами. Мы не один
