полном восхищении! Вот бы все так верили в себя и в свои силы.
Александр Альбертович довольно улыбнулся и вышел из палаты. А я посмотрела в окно, где ветер гнал осенние листья, кружа их в воздухе. На дворе ноябрь, а когда бандит напал на меня, цвёл май и город готовился к жарким денькам. Как быстро пролетело лето, и одновременно как томительно долго оно длилось. Вот уже второй год я в Риге, и столько упущено! С работы, конечно, меня не погнали, да только не хватало живого общения, хотелось двигаться вперёд, учиться новому, а всё, что могла – заниматься письменными переводами. Иногда мне казалось, что проведу вот так в палате, прикованной к кровати, всю жизнь, но я старалась гнать от себя эти дурные мысли и не поддаваться упадническому настроению.
С утра крапал мелкий дождик, небо было застелено свинцовыми тучами, слёзы дождя медленно стекали по оконному стеклу, словно оплакивая уходящее тепло.
– Ирочка, чего грустим? – в палату вошла Надя, – я сейчас подниму тебе настроение, – она задорно улыбнулась и подмигнула, – симпатичный молодой человек пришёл тебя проведать.
– Марис? – он обычно заезжал после работы, и сейчас я его визита не ждала.
– Да нет, так бы и сказала тогда, твоего воздыхателя уже вся больница знает.
– Он не воздыхатель, а друг и коллега, – перебила Надю.
– Друзья и коллеги такими глазами на красивых девушек не смотрят, – не унималась медсестра, – и букеты шикарные каждый день не носят. Нет, там другой, я его раньше не видела.
– Так зови скорее! – меня разбирало любопытство.
– Так уже иду, – в тон мне ответила Надя и упорхнула в коридор.
Дверь приоткрылась и на пороге показался… Андрей. Не тот тихий и смущённый, которого я встретила на приёме. В его глазах плескалось любопытство и… злорадство.
– Что ты здесь делаешь? – всё, что смогла сказать я, внутри враз всё похолодело от смутной догадки.
– Вот, – пожал мужчина плечами, – пришёл навестить старого друга, вернее, подругу, – в руках он держал гвоздики, хотя знал, что эти цветы я не люблю, и коробку конфет, – как видишь, не с пустыми руками.
Вальяжно, как у себя дома, незваный гость пересёк палату, небрежно вытащил букет Мариса, отправив его в мусорную корзину, поставил свои гвоздики в вазу и присел на стул.
– Ну, как ты? – в его голосе не было ни капли сочувствия, ни толики сострадания.
– Как видишь. И не стоит так делать, – указала я на корзину, – достань цветы. Они от друга.
– Ещё один друг… А ты времени даже в больнице не теряешь? – Андрей глумливо улыбнулся, но букет достал и положил на подоконник, – вот, как оборачивается судьба, – повернулся он ко мне, – вчера ты была на коне, а сегодня прикована к больничной койке.
– К чему этот разговор? – тема была мне неприятна, более чем, и мой бывший это прекрасно понимал.
– Не надо было на том ужине упиваться своей победой и вытирать об меня и мою маму ноги. Ах, да, можешь поздравить, меня перевели в Ригу, так что я здесь надолго. Смогу навещать тебя.
– Матушка постаралась? – не удержала «шпильку».
Андрей скривился, но промолчал.
– Ты пришёл поглумиться надо мной? Можешь продолжать, уже привыкла к твоей подлости, – первоначальное волнение прошло, ему на смену пришло ледяное спокойствие.
– Что ты! Пришёл выразить свои соболезнования. Как обидно в столь юном возрасте остаться инвалидом. Когда тебя отправят домой? Вряд ли практикантку будут держать в ЦК из жалости.
– Я не инвалид. Всё это временно, – Андрей уже просто раздражал, – и занимаю свою должность далеко не из жалости.
– Или твой дружок ходит, клянчит у начальства для тебя послабления и особых привилегий. Стоит ещё разобраться, за какие такие заслуги. Государство не должно платить за то, что ты вздумала с кем-то провести время в подъезде, да так неудачно.
– Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне? – держать себя в руках становилось всё сложнее, хотелось влепить пощёчину от души.
– Не притворяйся праведницей, недолго ты сомневалась тогда у бабушки в квартире.
От обиды комок подступил к горлу, с трудом сдержала слёзы, плакать перед этим человеком нельзя. Просто нельзя. e6dcd1
– Выметайся из палаты, – указала рукой на дверь, – больше я в такой «поддержке» не нуждаюсь.
– Не буду отнимать твоё драгоценное время, лежи себе дальше, – Андрей небрежно сбросил с плеч больничный халат, перекинул его через локоть и прошёл к двери, – права мама, таких как ты не стоит жалеть, вас надо учить жизни жёстко.
Меня словно прошибло молнией, ведь я знала, что не просто так тот мужик караулил меня возле дома:
– Значит, вот чьих рук это дело? Так это месть мне за то, что я смогла своими силами добиться больше, чем ты с протекцией родителей? Даже для тебя это слишком, – слёзы уступили место ярости, казалось, ещё одно слово и я сумею встать с кровати, чтобы вбить всю свою обиду ему в глотку да так, чтобы он задохнулся.
Андрей осёкся и замолчал.
– Значит, я угадала, – продолжила я, – чужой успех – тяжкая ноша для неудачника. Ты спросил, каково это быть инвалидом? Запомни мои слова, вскорости я спрошу у тебя о том же, – не знаю, что на меня нашло, слова вырвались сами собой.
Халат выпал из его рук и шелест падения одежды был сильнее раскатов грома, Андрей побледнел, и более не промолвив ни слова, выскочил из палаты вон, громко хлопнув дверью.
Я смотрела ему вслед, и мне до странного стало спокойно. Ни злости, ни ярости, ни раздражения. Ни даже ненависти. Словно всё, что нужно было сказать, было высказано – ни добавить, ни убавить.
Страшная правда резала нервы: сомнений нет, происшедшее – вина Андрея и вряд ли ошибусь, что руку здесь приложила и его мама.
Я бы хотела расплакаться, но глаза были сухие, внутри клокотала ярость. Такая подлая и низкая месть. Сделать человека инвалидом лишь за то, что он удачливее тебя. В сознании не укладывалась подобная жестокость.
От переживаний стало плохо, нахлынули боли, когда-то долгое время терзавшие меня после операции. В палату заглянула Надя и, увидев моё лицо, испугалась, подбежала ко мне, осмотрела и опрометью выскочила из палаты. В доли секунды появился Александр Альбертович, дал короткие распоряжения. От боли мутило, пропадал слух и зрение, я с трудом оставалась в сознании. После пары уколов полегчало, ломота в спине отпустила, но не полностью, укрывшись где-то глубоко в теле. Однако окружающая действительность воспринималась с трудом, я словно оказалась в прозрачном
