перевёлся в мой отдел и не знала, как вести себя. Работать с ним не смогу. Как быть?
– Марис, – решилась я расспросить всё у друга, – послушай, работает ли здесь тот тип, что подходил ко мне на последнем приёме? Помнишь его?
– Да, – оторвался Марис от бумаг, – помню. Работает. Только… – он вдруг замолчал, – тот человек значит что-то для тебя?
Вопрос был неожиданным:
– Нет, эхо прошлого. Только вот…не хочется встречаться с ним. А тут, сам понимаешь…
Марис поднял очки и потёр переносицу:
– Можешь не переживать на счёт этого, ему уже готовят перевод в другой отдел. Его характеристика с прежнего места работы не подтвердилась, мягко говоря. Много амбиций при недостатке знаний. Да он уже и вещи свои забрал, – коллега указал на пустующий третий стол. Это место считалось невезучим, каждый сотрудник, занимающий его, уходил из отдела в течение месяца.
– Вот как? Отличная новость, – я чуточку успокоилась и принялась за свои ежедневные дела.
Потянулись рабочие будни. Решался вопрос с жильём. Старую квартиру давно сдали, мама собрала все вещи, они ждали моего возвращения под рабочим столом прямо в кабинете. И мне добираться до Латгальского предместья, где и находился район Кенгарагс, было не близко. К счастью, удалось снять комнату у тихой старушки, которая одна проживала в «двушке» на улице Горького, всего в нескольких кварталах от Дома ЦК Партии.
Жизнь постепенно налаживалась. Вернулись наши прогулки по вечерней Риге, неспешные беседы в кафе, променад по набережной, новые встречи и эмоции. Родители старались звонить как можно чаще, Алла от них не отставала. Мама готовила новый альбом и пока постоянно была в Москве. Сестра мучилась токсикозом, о чём не уставала напоминать. Ярик был счастлив и готов носить супругу на руках. Они получили свою квартиру, теперь там кипел ремонт.
Эти годы я буду потом вспоминать, как самые спокойные в моей жизни. Размеренные дни, любимая работа. Иногда человеку не так много нужно для счастья. Но мне хотелось большего. Посмотреть мир, другие страны…
А ещё донимало предчувствие, такое саднящее, режущее грудную клетку зазубренным ножом, что беда меня ждёт, всю мою семью, если я останусь на Родине в период её развала. И никакая ворожба не поможет.
Потому я с упорством изучала политическую обстановку других стран, уровень жизни и возможности. Такая информация может пригодиться в любой момент.
Я помнила, что не могу поменять чужую судьбу. И всё же ненавязчиво старалась намекнуть Марису о переезде. Хотя он коренной латыш, ему не грозят гонения по национальному признаку. Вероятно, его судьба в девяностые будет далека от той безысходности, что пережили многие в те времена.
Дни складывались в недели и вот уже прошёл год, как я вернулась из Юрмалы. За это время сестра порадовала нас рождением сына, назвали его в честь папы Петей. Мама, проведя месяц с внуком, опять окунулась в водоворот гастрольной жизни.
Сегодня вечером, как и год назад, мы неспешно шли с Марисом к моему дому. На прогулки и кафе не было сил. Мы, не спеша, брели по улице Кирова, болтая о работе. Вечерело, солнце уже скрылось за зданиями, последние лучи скользили между сгущавшихся теней. Людей было мало, торопились домой одинокие прохожие. Навстречу нам двигалась пара, пожилая женщина с инвалидом-колясочником. Я не сразу обратила внимание на них и прошла бы мимо, но в этот момент услышала удивлённый возглас:
– Ира?
Мы с Марисом обернулись. В каталке сидел Андрей.
– Теперь ты можешь задать мне свой вопрос, и я даже знаю на него ответ, – голос его прозвучал тихо и подавленно, в глазах была печаль, не осталось и следа от былого злорадства. От неожиданности растерялась, не зная, как поступить. Но глумиться над его несчастьем не хотелось. Воспоминания о собственной такой тяжёлой травме были ещё свежи.
– Что с тобой произошло? – я подошла ближе к нему, Марис тактично отступил в тень.
– Как видишь, – он горько усмехнулся, – теперь инвалид – это я. Мы с мамой попали в аварию, она не выжила, мне же до конца жизни теперь вот так, – Андрей ударил по подлокотникам кресла, – прости меня, пожалуйста, если сможешь. Я не понимал тогда… Злость на себя и на тебя застила всё. Сейчас у меня много времени, чтобы подумать о прошлом. Как чудовищно с тобой поступил. Тогда в Новый год и потом в Риге. Если сможешь, прости, – не его щеке блеснула слезинка, Андрей провёл по лицу ладонью.
– Я больше не держу зла на тебя. Мы все иногда ошибаемся, – это было правдой, боль и обида постепенно утихли, не оставив и следа в сердце, и мне по-человечески было жалко его сейчас, – ты запомнил мои последние слова, произнесённые в больнице, но вот что хочу сказать тебе на прощанье. Ты сможешь поправиться, если не опустишь рук и будешь стремиться к этому. Судьбу всегда можно изменить, теперь-то я это точно знаю и желаю тебе вновь обрести всё то, что ты потерял.
Андрей подъехал ближе ко мне, взял за руку и нежно поцеловал в ладонь:
– Спасибо тебе, земляника.
Между нами всё было сказано. Кивнув ему, мягко высвободила руку и развернувшись, подошла к Марису. Взяла его под руку. Он ни о чём меня не спросил, как всегда, вежливый и тактичный. Больше мы с Андреем никогда не встречались, но через общих знакомых, я знала, что он смог вновь подняться на ноги, в прямом и переносном смысле. И была искренне за него рада.
Мои размеренные рижские будни внезапно взбудоражил Юрка. Был конец июня 1988 года, я настолько привыкла к жизни в Риге, что пока и не думала о каком-либо другом месте работы или жительства. Но одноклассник махом смёл все мои планы одним своим звонком.
Шёл обычный рабочий день, когда раздалась трель телефона:
– Иванова, привет! – услышала я в трубке голос Сорокина, – послушай, тут такое дело есть. Просто улёт!
– И тебе здравствуй, Юра. Ты хоть расскажи для начала, как ваши дела?
Мы переписывались с Любой и иногда созванивались. Они перебрались в Подмосковье, получили маленькую двушку в «хрущёвке», растили сына Пашку, столь же шебутного, как и его отец. Люба жаловалась, что они шкодят наперегонки, только успевай приглядывай, чтобы опять чего-нибудь не натворили. Вот и сейчас неугомонный Сорокин загорелся очередным прожектом:
– Да все живы, – ответил он на мой вопрос, – ты послушай. Про Закон «О кооперации в СССР» слышала?
– Конечно, но сильно в подробности не вдавалась, – согласно этому решению, частникам разрешалось открывать кооперативы,
