Тойво оседает на руки страже, зажимая ладонью страшную рану на шее, откуда толчками выплескивается темная кровь, пачкая его пальцы.
Иржи падает на колени, пытаясь удержать Грега, глаза которого уже безнадежно пусты.
Генерал Тотх роняет саблю, и она дребезжит, откинутая в сторону мыском сапога одного из охранников.
— Нападение на государственного служащего, — говорит он ржавым скрежещущим голосом, глядя на Иржи. — Убийство офицера без суда и следствия… — он делает паузу, чтобы набрать в легкие воздуха, но слышится лишь гулкое клокотание вместо вздоха. — И убийство героя империи… Наказание — смерть, — заканчивает он спокойно, перед тем, как упасть лицом вниз.
Прожженная дыра на спине его старого кителя темнеет по краям.
— Нет! Не-е-е-е-ет! — кричит Иржи.
Он обхватывает ладонью амулет у себя на шее и рвет его — в то же мгновение его тело окутывается пламенем, словно оно хранилось там долгие годы. С горящими бешеной яростью глазами он кидается через всю спальню к Тимире, но на его пути встает стража. Выставляя клинки, сотворяя все известные им знаки защиты, активируя амулеты — они удерживают прорыв безумного командующего.
А Тимира смотрит на него сквозь дрожащую пелену слез, закрывая обеими руками рот.
— Беги… — шепчет она еле слышно, но истерика рвется наружу, и через мгновение она уже кричит: — Иржи! Беги! Оставь меня! Спасайся! Иржи! Иржи!
Чернота южной ночи за окном спальни распахивает свои объятия, но он еще колеблется — пока не видит, как спальня начинает заполняться народом. Гарнизон разбужен и прибыл по чьему-то приказу…
Чьему?
Уже неважно.
Иржи отступает на несколько шагов, надеясь еще добраться до Тимиры, но людская масса засасывает ее в себя, как зыбучие пески — и он разворачивается и одним прыжком перемахивает через подоконник.
Скрываясь в пустыне, которая многие тысячи лет принимала беглецов, отступников и отчаявшихся, чтобы подарить им спасение и забвение.
Глава 41
Когда-то на границе двух стран — империи и южной, где правили сыновья солнца, стояли сторожевые башни. Их было много — крепких строений из каменных глыб, уходящих под землю на те же два этажа, что уходили вверх. Строились они близко друг к другу — чтобы прокаленный солнцем защитник южной страны мог добраться из одной в другую меньше, чем за пятнадцать минут тяжелого муторного бега по осыпающемуся песку.
Лишь во время бурь, когда мутная взвесь красноватого песка застилала взор и не давала разглядеть даже напарника по дозора в двух шагах, они скрывались из виду, оставляя обитателей без подмоги.
Но во время бурь враги не нападали. Жители империи боялись коварного песка и сочиняли страшные истории о неживых воинах, выходящих из сердца безжалостного урагана, чтобы отстоять свою бесплодную землю.
Воины-защитники были вполне живыми — те, кто вырос в стране за южными рубежами, не боялись ни бурь, ни песчаных ловушек, ни тварей, что жили в этой пустыне задолго до прихода людей.
Но страх, выступавший на стороне захватчиков, не помог тем, кто защищал свои земли. Имперские маги действительно никогда не нападали во время бурь, опасаясь собственного непредсказуемого колдовства. Но бури приходили нечасто, а все остальное время они уверенно теснили соседей.
Никто уже не помнит, зачем империи понадобилось захватывать пустыню, в которой даже вода встречалась так редко, что некоторые ее обитатели научились питаться огнем и выжигающим солнечным светом. Большинство их — безобидные твари, живущие в самом сердце адского пекла, куда не дошла война, как не доходили тысячи лет даже дикари, рождающиеся и умирающие с песком в глазах.
Только песчаные монстры, дальние родственники драконов, унаследовавшие от них природное любопытство, осмеливались соваться за пределы Огненного Ока — каменной долины, в центре которой безжалостное солнце, уничтожающее все живое на поверхности, встречалось с подземным огнем, поджаривающим все живое из глубин. Люди погибали уже на подступах к этой долине, поэтому никто никогда не встречал большую часть видов, в ней обитавших.
Жители южной страны умели ловко отвлекать монстров, заманивая их обратно к Огненному Оку, поэтому редко страдали от их любопытства. Когда они поняли, что могли бы натравливать их на противников, было уже поздно — империя захватила и пустыню, и башни, и, даже не подозревая об этом, место обитания огненных тварей.
С тех пор прошло много-много лет. Налаженные пути через пустыню были заброшены, оазисы занесло песком, а башни без поддержки магией разрушились. Осталась только эта. Может быть, одна на всю пустыню.
Об этом Иржи рассказала Петра. Только она понимала язык того странного существа, которое они обнаружили на самом нижнем этаже башни. Где-то под ее фундаментом очень близко к поверхности лежали подземные воды — поэтому одна из стен сочилась мутной влагой, которую закутанный в многослойное ветхое рубище изможденный до предела обитатель башни слизывал длинным темным языком. И так выживал.
Питался он, похоже, грибами, растущими там же, в полной темноте и влажном мареве, пахнущем мокрым цементом. Бледные его конечности были исполосованы застарелыми шрамами, скукожившееся как высохший финик лицо могло принадлежать как мужчине, так и женщине. На вопросы о себе существо не отвечало.
Не потому, что принципиально отказывалось.
— Мне кажется, он вообще не очень понимает, что он — личность, — делится Петра своими наблюдениями. — Никогда не употребляет слов, похожих на «я» или «хочу». Только описывает, что знает или видел.
Кем бы существо ни было, но, судя по языку, родилось оно с южной стороны границы. Когда? Непонятно. Было ли оно одним из воинов разгромленной армии, сошедшим с ума от горя и одиночества, или ребенком, забытым когда-то в сторожевой башне и научившимся выживать в одиночку — неизвестно.
Башню отыскал Иржи. Вспомнил, что видел издалека ее развалины во время рейдов, и по памяти привел их с Петрой сюда.
Когда-то его тормошило неуемное любопытство — и в первый свой год в Черной крепости он выезжал в дозоры куда чаще, чем это требовалось, пользуясь своим положением. Он бы тратил на исследование пустыни и свободное время, но, увы, у командующего крепостью его практически не было.
Развалины лежали вдалеке от обычных маршрутов имперских дозоров. Большинство жителей Черной крепости про них даже не догадывались. Да и сам Иржи за несколько лет так и не нашел времени, чтобы добраться до виднеющихся на горизонте песчаного цвета стен.
Зато теперь он уверен, что здесь их искать никто не будет. Просто потому, что никто не знает про это место.
Даже Грег.
Потому что Петра удивилась, когда увидела их новое убежище. Хоть и освоилась тут довольно легко — словно у нее в крови была привычка жить в узких комнатах с высокими потолками и бойницами вместо окон, готовить еду на специальной площадке на крыше башни и спать на высеченных из камня пьедесталах, углубления в которых так удачно повторяют форму человеческого тела, что ни одна пышная перина с ними не сравнится.
— Что на ужин? — спрашивает Иржи каждый вечер каждого бесконечного дня, что они проводят здесь с тех пор, как он бежал из крепости, которой командовал.
Бежал, убив друга, предав наставника, ранив брата и оставив свою любовь.
— Копченые змеи и грибная похлебка, — отвечает Петра почти каждый вечер каждого бесконечного дня, что проводит она рядом с тем, кто стал ей дороже брата, ближе друга и нужнее безопасного убежища.
Он кривится.
На вкус копченые, как и вареные, жареные, печеные змеи похожи на разогретую болотную тину, приправленную серой.
Но обязанность добывать другое мясо, кроме мяса оранжевых полозов, которые охотно идут в расставленные Петрой силки, лежит на нем.
А он за весь вечер так и не выбрался на охоту.
