Таково было распоряжение императора — госпожу Эссен нельзя помещать в настоящую тюрьму, слухи об этом разлетятся слишком быстро, но и оставлять ее на свободе было бы неразумно. Кто знает этого бешеного Иржи?
Правда в том, что — никто.
Ни Тойво, ни Тимира не осмелились солгать императору, что Иржи не выкинет ничего опасного, не явится сюда, чтобы освободить ее и забрать себе.
Ни Тойво, ни Тимира не осмелились солгать императору, что Тимира не выкинет ничего опасного, не выпустит свою бешеную волну, не нападет на мужа или…
Хотя теперь она знает, что — не выкинет.
— Ты! — она протягивает руку к Тойво, но сжимает ее в кулак и тут же обессиленно роняет. — Ты самый справедливый человек в мире! На твоем фоне я всегда казалась себе мелкой дрянью — завистливой и злопамятной. Как ТЫ можешь предлагать такое!
— Это единственный способ уберечь тебя, — глухо говорит Тойво.
Он убит еще и тем, что считал себя таким умным, но не может придумать никакого другого выхода. Во всех остальных случаях страдает Тимира.
— Уберечь меня?! Обвинив Иржи в изнасиловании? Неужели тебе проще оказаться братом насильника и подлеца, чем рогатым мужем?
— Ради тебя я пойду на все.
Тимира смотрит на него так долго, что у Тойво начинают слезиться глаза. Он старается выдержать ее взгляд, но не получается — и первым опускает голову.
Странное дело — ведь именно Тимира изменила ему. Она обманула его.
Она предала его.
И если верить обвинениям генерала Тотха — предала империю.
Но здесь, в этой холодной маленькой комнате, где даже кровать узкая, как солдатская койка, нет ни одного ковра на полу или гобелена на стене, где Тимира — пленница, глядящая на мир сквозь единственное зарешеченное окно, именно здесь — она чувствует себя правой, а Тойво — виноватым.
Все перевернулось в тот момент, когда он пришел к ней и предложил этот чудовищный, недопустимый подлог.
Иржи все равно бежал, сказал он. Ему все равно. Вместе с ним бежала Петра, а значит — он там точно не соскучится.
Вся крепость уже знает, что в спальне командующего застали голую госпожу Эссен.
Ни от кого не скрыть труп офицера, ранение советника и плохое состояние генерала.
Остаются считанные дни до момента, когда об этом начнет сплетничать столица.
Император и так дал достаточно времени разобраться друг с другом, сказал он.
Все знают, что Иржи не знает меры ни на войне, ни в любви.
Все знают тебя, как верную жену и несчастную девушку.
Никого не удивит, что он, безумец, решил силой взять то, что для него запретно.
Вот что сказал Тойво.
И вот что Тимира не может ему простить.
— Никого не удивит… — продолжает повторять Тимира. — Ради меня пойдешь на все… Как же это все получилось?
Ей хочется лечь на свою узкую койку, свернуться калачиком и поплакать. Но с некоторых пор она не имеет права плакать при муже. Не заслужила.
Только очень прямая спина, стиснутые на подлокотниках пальцы и сухие глаза.
— Я беременна.
Она говорит это очень спокойно, хотя видят лишь древние боги пустыни, как тяжело ей дается каждый звук, каждое движение губ и языка.
Произнести это и закрыть глаза, чтобы не видеть выражение лица Тойво.
Ни звука не доносится от дверей.
Только тянет промозглым сквозняком и хочется подобрать под себя ноги и укрыться одеялом. Когда-то она сказала бы «выпить чаю». Но вот уже месяц, как она недостойна даже чашки горячего чая — его приносят едва теплым. И черствые пирожные — как насмешку.
Хорошо, что остальная еда свежая. А от пирожных ее с некоторых пор тошнит.
Ну и… иные признаки ее положения тоже весьма красноречивы.
— Это точно? — спрашивает Тойво внезапно ровным голосом. — Позвать доктора?
В этом голосе нет ни единого проблеска эмоций, словно кто-то сгладил все углы, сточил заусенцы, отполировал бархатной тряпочкой. Идеальный тон для первого советника.
— Может быть, он твой, — невпопад отвечает Тимира.
— Нет.
— Я… — она осекается. — Почему ты так уверен?
Она распахивает глаза, но в комнате сумрачно, и лица Тойво не разглядеть. Оно в полумраке, в тени двери, блестят лишь глаза. Черные глаза, так похожие на другие, яростно-огненные.
— Тебя никогда не наводило на мысли то, что мы уже четыре года делим постель, а ты все еще не понесла ребенка?
Тойво делает шаг в комнату и садится на единственный стул рядом с маленьким одноместным столом, на котором еще одной насмешкой над прошлой жизнью валяется россыпь разноцветных конвертов.
Тимира отпускает подлокотники и проводит по лицу ладонями.
Нет. Не наводило.
Ей все казалось, что она еще слишком молода для детей и то, что пока их не случалось, выглядело просто счастливым совпадением.
— Хорошо. Я должен был рассказать об этом раньше, но не было подходящего случая, — Тойво бездумно ворошит конверты на столе, а потом раскрывает ладонь и с нее соскакивает маленькая яркая саламандра.
Она сама длиной с ладонь, но сияет так, что освещает всю крошечную комнатку, в которой уже месяц как заперта его жена.
Отсветы пламени ложатся на лицо Тойво, притворяясь игрой эмоций на нем. Хотя он просто смотрит на то, как саламандра топчется по конвертам, и они начинают потихоньку тлеть.
— Болота высасывают магию, — говорит он ровно. — Высасывают самую твою суть. Этому можно сопротивляться — если твоя сила достаточно велика, ты сумеешь остаться магом, если заплатишь очень высокую цену. Обычно платят молодостью и здоровьем. Я знал, что однажды выйду из болотной тюрьмы, но не хотел остаться ни немощным стариком, ни бесполезным, выжженным до пепла недомагом.
Он не смотрит в сторону Тимиры, поэтому она может себе позволить окунуть лицо в сложенные ладони и содрогнуться от привычного удара вины.
— Каждый день я тренировал как тело, так и дух, — продолжает Тойво, играя с саламандрой пальцами, как играл бы с огоньком свечи. — Я призывал огонь, несмотря на то, что он не откликался. Я упражнялся с воображаемыми мечами и подтягивался на каменном карнизе, чтобы мои мышцы росли. Болота пытались высосать меня досуха, но я не отдавал им ни единого осколка своей силы. Никакой. И думал, что победил.
Они с Тимирой никогда не говорили об этом.
Ей было слишком стыдно начинать этот разговор. Она слишком надеялась, что все самое страшное уже закончилось, и старалась сделать его жизнь благополучной, чтобы он забыл о прошлом.
Но прошлое все это время ждало их.
— В одну особенно черную ночь, когда мне казалось, что болотный туман заполняет всю мою камеру, я почти сдался. У меня не было ничего, за что я мог бы уцепиться в тот момент. Но в самый отчаянный миг, не знаю уж как — я нашел в себе огонь, который прогнал мглу. Именно тогда она пришла ко мне.
Он протягивает руку, и саламандра запрыгивает на нее, пританцовывая на коротких лапках.
Тимира смотрит на них и думает, что Тойво выглядит куда счастливее, когда играет с саламандрой, чем когда-либо был рядом с ней самой.
— Это неправда, — говорит Тойво, поглаживая саламандру по треугольной голове, от чего та потрескивает как дрова в очаге. — Что духи стихий приходят к самым лучшим людям. Они приходят к магам с самой сильной волей, сумевшим собрать ее в единое ядро, такое плотное — что оно либо взорвется, разнеся половину мира, либо позволит совершить невозможное. Я совершил невозможное.
Тойво встает, держа саламандру на ладони и делает шаг к Тимире. Этот шаг — почти вся длина комнаты.
Тимира отшатывается от горячего света в его руках, и он качает головой.
Саламандра сама спрыгивает ей на колени и становится лапками на еще плоский живот.
Тимира чувствует ласковое тепло, которое проникает внутрь нее…
А потом дух огня превращается в чистый огонь — и гаснет.
— Нет, чудес не бывает — это сын Иржи, — говорит Тойво. — Я знал, что без платы не обойдется. Либо сила, либо будущее. Я выбрал силу.
— И ты собирался навсегда лишить меня детей? — говорит Тимира свистящим шепотом. — Даже не предупредив об этом?
