Вспоминала и сравнивала, чтобы понять наверняка, что на уме у Кристиана.
А что может быть на уме у человека, чьи прикосновения такие трепетные и теплые?
Чьи поцелуи то страстные и горячие, а то нежные и невесомые?
Его руки гладили меня, словно снимая зябкий кокон недоверия и боли, в который я была завернута до сих пор. Его пальцы ласкали каждый сантиметр моей кожи, обводили округлости, заставляя меня трепетать и льнут к нему.
— Эрика, разве ты не понимаешь? Разве ты не чувствуешь?.. Ну же, раскройся. Прикоснись ко мне так, как я касаюсь тебя. И ты поймешь, что слов не нужно. Я могу сказать, что люблю тебя. Но слышать ушами и слышать сердцем — это две огромные разницы.
Я поняла, что он говорит про дар.
И я потянулась к Кристиану со всем жаром, что был отпущен моей душе небесами.
Я желала коснутся его души так же, как до этого желала удержать беснующуюся толпу.
Я хотела узнать правду.
И я получила желаемое.
Кристиан гладил и обнимал мое тело, целовал мои губы. А я растворялась в блаженстве, касаясь его души своей. И многократно слыша «я люблю тебя», касаясь его дара снова и снова.
Кристиан избавил нас от одежды как-то незаметно. Миг — и мы лежим, тесно обнявшись, обнаженные. Горячая кожа льнет к коже. Руки ласкают гладкую спину, и я забываюсь в поцелуях до головокружения.
Кровь стучит в висках так, что заглушает суровую воркотню Ивонны в моем воображении.
«Я люблю тебя!»
Три коротких слова, за которые и жизнь отдать не жаль.
Его горячее тело опустилось на мое. Его сильные руки перехватили мои, и он овладел мной мягко и невероятно осторожно. Так, что наслаждение, налившее мое тело, было подобно теплой волне.
Я ахнула, захлебнувшись удовольствием. И его губы сцеловали этот восторженный вздох.
— Не было никогда так? — тихо шепнул он.
В темноте его глаза светили, как апрельские звезды.
— Не было, — ответила я.
И снова приникла к нему всем телом. В горячем и безумном порыве прижалась к нему животом, грудью — и застонала, глубоко и томно. Жаждая только одного: ощущать его в себе снова и снова!
Сгорая от страсти, обнимая его ногами, гладя его плечи ладонями, я думала только об одном: насытиться его лаской. Получить сполна его страсти, того удовольствия, что он только может мне дать.
Я сходила с ума. Да нет же, я сошла с ума!
Потому что эта связь, то, что сейчас происходило между нами, было так же порочно и порицаемо обществом, как и моя нечаянная связь с Юджином.
Но мы творили любовь.
Волшебство, что было сильнее нас.
То, что не позволяло нам разорвать объятья и прекратить поцелуи.
Мы жили и дышали одной жизнью.
Мы передавали ее из губ в губы, как глоток спасительного воздуха.
Мы были одним существом. Мы неспешно двигались в одном ритме, мягко и плавно. Мы приникали друг к другу. Кристиан вжимался в мои раскрытые перед ним бедра, и я захлебывалась дыханием от возбуждения и жгучего желания чего-то большего.
И когда пришло наслаждение, самый его сверкающий пик, я думала, что умру.
Что душа моя не выдержит, вырвется на свободу вместе с долгим, по-животному откровенным стоном.
Я кончала, дрожа всем телом.
Острыми ноготками вцепившись в его плечи, ощущая в себе мягкую, глубокую пульсацию.
И его губы на своем лице.
— Что мы натворили, — прошептала я, дрожа в его руках.
— Ничего страшного, — шепнул он мне на ушко. — Мы теперь принадлежим друг другу. Ты мне, а я тебе.
Это было странно и немного пугающе.
«Я принадлежу тебе», — такие торжественные слова…
— Но Кристиан, — прошептала я с горечью. — Мой сын…
— Он будет моим, — перебил меня Кристиан. — Я же говорил. Нам достаточно дать ему немного нашей магии. Не очень приятный ритуал, но ничего сложного и опасного. Этот ребенок часть тебя. Я чувствую, как ты к нему тянешься, как опекаешь. И, что важнее всего, ты не видишь в нем черт насильника. Ты сама его отделила от отца. Своей магией. Аккуратно и умело, словно всю жизнь этим и занималась.
Он усмехнулся.
— Место его отца свободно. Я могу занять в любой момент.
— Но… тебе это зачем? — дрогнувшим голосом спросила я.
— Затем, чтобы ты была в моей жизни всегда, — твердо ответил он. — Ты не понимаешь? Ты разве не чувствуешь? Наверное, это твоя неопытность… но когда встречается твой человек, его потерять страшнее, чем руку себе отсечь. Это больше, чем любовь. Это больше, чем жизнь. Это вечность. Это блаженство. Это бессмертие. Наше счастье может длиться бесконечно. Понимаешь?
Кажется, я понимала.
Я касалась магией чего-то такого, огромного и непостижимого. Но еще не до конца понимала.
— И чем больше у нас будет детей, — меж тем продолжал Кристиан, — тем больше красоты и счастья этого мира мы познаем. Глупо отказываться от ребенка, если он уже есть.
— Но он ведь не твой, — удивилась я.
Кристиан тут громко расхохотался.
— А когда из родильной комнаты мужьям выносят детей от роженицы-жены, они чьи? — отсмеявшись, ответил он. — На детях не стоит фамильного герба, и подписи мужа тоже. Они только женщины. Мужчина либо принимает ребенка, либо нет.
Он поцеловал меня во влажный лоб, крепче обнял, обхватив руками так, что мне стало жарко от его горячего тела.
— Не думай о дурном, — сказал он. — И сына своего с дурным не связывай.
— Спасибо, — с чувством сказала я. — Это правда… очень много значит для меня.
— Знаешь, — сказал он, прижимая меня к себе еще крепче, утыкаясь носом мне в плечо и настраиваясь, кажется, на второй круг нашего страстного вальса, — через неделю будет весенний бал в городе. Давай в этот день в городской ратуше объявим о помолвке?
— Что!.. — выдохнула я.
Кристиан, хитрец, пользуясь моим замешательством, осторожно раздвинул мои колени своим и ловко улегся сверху, очень эротично прижавшись своим животом к моему.
— О помолвке, — просопел он, жадно целуя мои подрагивающие губы. — Давай объявим, что отныне мы вместе. И подготовим свадьбу.
— Но… ты герцог, а я…
Его бессовестные ладони вкрадчиво проникли под мои бедра.
Он властно развел их в стороны и овладел мною снова — жадно, жестко, страстно. Ненасытно.
На грани боли и пика наслаждения.
Пронзив меня сладостью до самого сердца.
— Я могу жениться на ком хочу, — жестко ответил он, подкрепив свои слова чувствительным и жестким толчком в мое тело. — Я имею право обладать любой женщиной.
В таком положении спорить с ним было невозможно.
Я ответила ему стоном, тонким, жалобным.
Но ему этого было мало.
Словно наказывая меня за недоверие, теперь он брал меня жестко, сильно. Смешивая в моем теле боль и сладость, безумие оргазма и томление ласки.
Я кричала и плакала, прижимаясь к нему всем телом, дрожа, напрягая все мышцы, чтобы прижаться к нему плотнее, и вобрать в себя все наслаждение, что он мог дать. Сознание мое то воспаряло в небеса, то падало в звездную бездну. И я вопила, извиваясь, в невероятном, космическом наслаждении. И дрожала, как подраненное животное, когда он властно велел мне расставить ноги шире и снова начинал бесконечную, самую сладкую в мире пытку.
Глава 12. Хозяйка дома
Кристиан ушел под утро.
Задумчиво глядя на меня, он поливал мне в ванной плечи теплой водой после долгих любовных утех, отирал мои раскрасневшиеся от тепла щеки.
— Я пришлю людей, — сказал он твердо. Заявлению, сделанному таким тоном, не возразишь. — Твой дом и сад нужно привести в порядок. Понимаешь? Остричь кусты, облагородить, посадить цветы. Дом отремонтировать. Фамильное гнездо нельзя бросать. Оно должно содержаться в порядке.
— Я уже договорилась с каменщиками, — робко заикнулась я. Но Кристиан нетерпеливо тряхнул головой.
— Твои договоры лишь в перспективе должны осуществиться. А я хочу, чтоб все было выполнено быстро и качественно. Я сам с ними поговорю. Надеюсь, сумею их приободрить…
