Майами. Я снова слышал негромкий рокот множества отчаявшихся смертных, шум больших и маленьких машин. До этого я лежал на диване, как камень, и погружался в городские голоса. Я имел возможность управлять этой способностью, просеивать их, выбирать, усиливать хор различных звуков. Но я уклонился, так как не мог пользоваться ею с уверенностью, равно как не мог применять свою новую силу.
Да, но мне было хорошо рядом с этим городом. Мне нравились его непрочность и блеск, старые отели, похожие на лачуги, и сверкающие высотные здания, его знойный ветер, его вопиющий упадок. Я слушал непрекращающуюся городскую музыку, тихий пульсирующий напев.
– Что же ты туда не съездишь?
Мариус.
Я поднял глаза от компьютера. Медленно, чтобы поизводить его, хотя среди бессмертных человека терпеливее не найти.
Он прислонился к косяку выходящей на террасу двери, скрестив руки на груди. За ним сияла панорама огней. Было ли что-нибудь подобное в древнем мире? Вид электрифицированного города, набитого башнями, раскаленными, как решетка старого газового камина?
Он коротко подстриг волосы и надел простой, но элегантный костюм двадцатого века: серый шелковый блейзер и брюки, а красным элементом – без него он не мог обойтись – на сей раз была водолазка.
– Я хочу, чтобы ты отложил книгу и спустился к нам, – сказал он. – Ты сидишь взаперти больше месяца.
– Я иногда выхожу, – ответил я. Мне нравилось смотреть на него, на его неоново-голубые глаза.
– Эта книга, – сказал он. – Зачем она? Хоть это ты мне скажешь?
Я не ответил. Он сделал более настойчивую попытку, хотя и тактично:
– Разве песен и автобиографии недостаточно?
Я пытался решить, почему у него такой дружелюбный вид. Может быть, причиной тому крошечные линии, которые все еще иногда возникали вокруг глаз, небольшие складки кожи, появлявшиеся, когда он начинал говорить?
Большие, широко раскрытые глаза, как у Хаймана, производили удивительное впечатление.
Я опустил глаза к экрану компьютера. Электронное отображение языка. Почти закончил. Все они знали об этом, все время знали. Поэтому они добровольно предоставили мне столько информации: стучались, входили, рассказывали, уходили.
– Так зачем об этом говорить? – спросил я. – Я хочу записать все, что случилось. Ты знал об этом, когда рассказывал о тех событиях, которые были известны тебе.
– Да, но для кого ты это записываешь?
Я снова вспомнил фанатов в зрительном зале, известность и те отвратительные моменты в деревнях, когда я, безымянный бог, стоял рядом с ней. Несмотря на ласкающее тепло и на бриз, дувший с воды, мне вдруг стало холодно. Неужели она была права, считая нас алчными эгоистами? Или когда называла эгоистичным наше желание оставить мир таким, как есть?
– Ты знаешь ответ на этот вопрос, – сказал он. Подошел ближе и положил руку на спинку моего кресла.
– Это была глупейшая мечта, правда? – спросил я. Мне было больно говорить об этом. – Ее нельзя было бы воплотить в жизнь, даже если бы мы объявили ее богиней и подчинялись бы любому приказу.
– Это было безумие, – ответил он. – Ее бы остановили и уничтожили быстрее, чем она воображала.
Молчание.
– Миру она была не нужна, – добавил он. – Вот чего она никогда не поняла бы.
– Я думаю, что в конечном счете она это знала, ей не было места, не было возможности приносить пользу, оставаясь самой собой. Она поняла это, заглянув в наши глаза и увидев стену, которую ни за что не смогла бы пробить. Она так тщательно планировала свои явления, выбирала столь же примитивные и не подвергшиеся изменениям места, как и она сама.
Он кивнул:
– Я же говорил, что ты знаешь ответы на свои вопросы. Так почему бы тебе не перестать задаваться ими? Почему запираешься от нас и сидишь наедине со своим горем?
Я не отвечал. Я увидел ее глаза. «Ну почему ты не можешь в меня поверить?»
– Ты простил меня за это? – внезапно спросил я.
– Ты здесь ни при чем, – ответил он. – Она ждала, прислушивалась. Рано или поздно что-то затронуло бы в ней волю к жизни. Она всегда была опасна. То, что она проснулась именно в этот момент, – такая же случайность, как и наше начало. – Он вздохнул. В его тоне появились горькие нотки, как в первые ночи, когда он тоже оплакивал ее. – Я всегда знал об этой опасности, – пробормотал он. – Может быть, мне хотелось верить в то, что она – богиня, пока она не пробудилась. Пока не заговорила со мной. Пока не улыбнулась.
Он снова отключился, вспоминая тот момент, когда начал падать лед, надолго захвативший его в холодный плен.
Он медленно, нерешительно вышел на террасу и посмотрел на пляж. Как раскованно он двигается. Интересно, в древности люди так же опирались локтями о каменные перила?
Я поднялся и пошел за ним. Я посмотрел на широкую водную границу. На мерцающее отражение горизонта. На него.
– Ты знаешь, что значит не нести больше эту ношу? – прошептал он. – Знать, что я впервые свободен?
Я молчал. Но определенно понимал его чувства. И я испугался за него, – возможно, это был тот же самый якорь, что и Великое Семейство для Маарет.
– Нет, – поспешно ответил он и покачал головой. – С меня словно сняли проклятие. Я просыпаюсь, думаю, что нужно спуститься в храм, нужно жечь ладан, принести цветы, встать перед ними, разговаривать, попытаться утешить их, если их души страдают. И тут я осознаю, что их нет. Все позади, все кончено. Я волен идти куда хочу, делать все, что хочу. – Он помолчал, глядя на огни. Потом спросил: – А как же ты? Почему ты не освободился? Жаль, что я тебя не понимаю.
– Понимаешь. Всегда понимал, – возразил я, пожимая плечами.
– Ты сгораешь от неудовлетворенности. А мы не можем принести тебе утешение, да? Тебе нужна их любовь. – Он указал на город.
– Можете, – ответил я. – Каждый из вас. Я и помыслить не могу, чтобы от вас уехать, во всяком случае надолго. Но, понимаешь, когда я был на сцене в Сан-Франциско… – Я не закончил фразу. Что толку говорить, если он не понимает. Все шло так, как я мечтал, пока на землю не спустился ураган, который унес меня с собой.
– Несмотря на то что тебе так и не поверили? – спросил он. – Несмотря на то что тебя считали просто ловким артистом? Как говорится, автором с изюминкой?
– Они знали мое имя! – возразил я. – Они слышали мой голос. Там, над сценическими огнями, они видели меня!
Он кивнул.
– Так, значит, книга? «Царица Проклятых».
Ответа от меня не последовало.
– Спустись к нам. Разреши нам составить тебе компанию.
